Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

И все это, вместе взятое: его работа, пациенты, лечение, материальное благосостояние, покой в семье, мечты о будущем сына, свежий воздух дачи, работа в саду, субботы, проведенные с Офелией, дружеские пирушки, преферанс, нарды, видеофильмы, — ограждало Оруджа от всех волнений жизни. И ему, собственно, не было дела, что там, за стеной его окрестности — как течет, вскипает, вспенивается жизнь, льется ли кровь, текут ли слезы… Возможно, что даже неосознанно срабатывал инстинкт самосохранения. Таким способом Орудж как бы предохранял себя от превратностей судьбы, несовершенства мира, которое еще никому не удавалось исправить, Оруджу тем более. Это была своеобразная форма спасения, желание жить беспечно и весело в этом недолговечном мире, куда мы заброшены не по своей воле.

Орудж не жаловался ни на здоровье, ни на сон. Обычно ложился в одиннадцать или половине двенадцатого, вставал в семь, самое позднее в половине восьмого: делал зарядку, мылся под холодным душем — летом и зимой, в любую погоду. Но в последнее время что-то напала на него бессонница. В полночь вдруг проснется и не спит до утра, ворочается с боку на бок. В голову лезет всякая чертовщина. Накатывает вдруг ужас от того, что жизнь неуклонно движется к закату — до пятидесяти рукой подать… а после — болезни, старость, ледяное дыхание небытия. Сколько там впереди осталось? Всего лишь чуток. Что будет после? Ничего… Орудж был воспитан атеистом и в существование того света, можно сказать, не верил — ни в рай, ни в преисподнюю. Как врач знал, из какого состава веществ состоит человек и в какой последовательности идет разрушение. Что же касается так называемого духа, он связан с активностью правого и левого полушария головного мозга, который действует согласно своим биологическим функциям. А от мозга также ничего не остается, все подвержено тлению. Все разговоры о потусторонней жизни, даже те, которым придается научный вид, — химера, сказки. Все это миф, пустые мечты, суеверие и только. Есть только этот мир, который мы видим, слышим, чувствуем. И мир этот длится, сказано, «всего лишь пять дней». Так отчего эти дни должны быть черными? Если ты сильный и волевой человек, сумей скрасить их в тот цвет, который тебе больше по душе. И живи себе на здоровье в этом цвете до самой старости. Оруджу казалось, что это ему удается! Но теперь эта ограда, эта стена, которую он сам же возвел, грозила обвалиться и разнести вал, за которым бурлило море жизни. И она как Хазар, чей уровень воды неожиданно вдруг стал расти, вздыбливаясь, грозя снести дамбу, потопить бульвар, деревья, дома… Общественная жизнь — митинги, забастовки, война в Карабахе, грызня за власть, смена государственного строя — оказывали свое влияние и на профессию Оруджа. Увеличилось число душевнобольных, появились новые виды различных маний и нервно-психических болезней. Родственники под благовидным предлогом приводили кого-либо из больных членов своей семьи к Оруджу на прием. Пятьдесят процентов этих пациентов были больны «карабахской проблемой». «Дайте мне возможность, и я за два часа разрешу карабахский узел», — так примерно говорили многие из них. Были и такие, которые собирались все разрешить за двадцать дней или, скажем, за двадцать минут. Совершенно многих охватил новый психоз. Во всех отношениях здоровые люди вдруг заболевали дотоле неизвестной ложной иллюзией, своего рода манией величия — верой в свои возможности разрешить карабахскую проблему. Им казалось, что из-за того, что они обладают этим секретом, они преследуются со стороны Москвы, КГБ. Один даже настойчиво и на полном серьезе уверял, что у Старовойтовой есть связь с инопланетянами, которых ей удалось перетянуть на сторону армян, и что теперь, поскольку пациент об этом осведомлен, за ним следят из космоса. Немало было и таких, в ком развилась болезнь на почве страха. Однажды привели к нему пациента, который вбил себе в голову, что Мингечаурская плотина вскоре взорвется, вода затопит пол-Азербайджана и от их народа ничего не останется. Другой узнал откуда-то, что дача Оруджа раньше принадлежала армянину, и пришел предупредить что тот, уезжая, якобы опрыскал специальным ядовитым химическим препаратом стены дома, кору деревьев. Этого нельзя, мол, почувствовать сразу — этот яд без цвета, без запаха. Но надышавшись им, человек заболевает и умирает в течение двух-трех месяцев. Тогда Орудж напомнил этому человеку, что он там живет уже пять лет. «Ну и что? — ответил тот. — В зависимости от особенностей организма болезнь может проявиться не сразу. Так что мой вам совет — сожгите сад, дом, деревья… Все, что там есть, и сами больше никогда туда не ступайте ногой».