Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Этот страшный труп первой обнаружила женщина-молочница. Каждое утро, по ее словам, она приносила в эту квартиру молоко. Увидев на полу многочисленные кровавые пятна, а затем — лежащий посреди комнаты труп с неестественно раздвинутыми ногами, с застывшей на лице горькой, полной огорчения улыбкой, молочница от пережитого потрясения едва не потеряла сознание, но теперь уже несколько пришла в себя и в который раз заклинала полицейских, задававших в ходе предварительного расследования вопросы, что, увидев дверь незапертой, она чуток, совсем чуть приоткрыла ее. Может, она не должна была делать этого. Конечно, не должна была. А что случилось потом, потом? Молочница, вобрав в себя воздух, прислушалась: доносятся ли изнутри какие-то звуки. И тут, на этом самом месте допроса, молочница, словно сама подставляя себя, утверждала: «В это время, не рядом, а изнутри, из дальней комнаты, будто донесся голос: проходи, мол, проходи, не стой на пороге».

Она хорошо знала этот голос. Уже больше года примерно между семью-восемью часами утра она приносила молоко хозяйке этого голоса — Салиме, которой уже, наверное, стукнуло все сорок, а выглядела как тридцатилетняя. Приносила из далекого Ясамала молоко своей собственной коровы. И зовут корову, если не верите, могу сказать как — Рыжая. Чуть не добавила: «Можете спросить у самой коровы». Но прибывший на место происшествия одним из первых молодой, голубоглазый, с несоответствующими возрасту широкими, даже чуть щеголеватыми усами, капитан так глянул на нее, что она, огорченно пробормотав: «О Господи!», приложила руку к губам.

Да, это был ее голос, голос убитой женщины, всегдашний, нетерпеливый, чуть с хрипотцой. Сколько времени понадобилось молочнице, подумавшей: «Снова с утра натощак курила», пройти от входной двери через коридор в гостиную? Это составило бы от силы полминуты. Смерть хозяйки уложилась в этот промежуток времени. Больше того, молочница добавила то, что особенно запутывало усатого полицейского:

— Пройдя коридор и еще не войдя в комнату, я даже разок кашлянула, чтобы привлечь внимание. Спросила, Салима, ты где, внутри? На сей раз я ее голоса не услышала. Но нет… да, да, сейчас вспомнила, в это время будто из комнаты донесся, да, да, донесся слабый хрип. И я, идя на этот звук, вышла прямо на труп этой несчастной. Чур, избави, Господи, избавь!

«Убалтывая» женщину, полицейские отвели ее в районное отделение.

…Затем события продолжаются в чайхане. Юноша в очках, в зеленой рубашке, что-то стремительно печатает на ноутбуке.

— Как по-твоему, мог кто-нибудь за столь короткий промежуток времени убить человека? Причем такими сильными ножевыми ударами…

— Нет… По всей вероятности, нет…

— Тогда получается, вся «надежда» на молочницу…

— Не верится…

— Я тоже не верю.

— Ты вообще на этом свете чему-нибудь веришь? — Внезапный, звучащий с затаенным гневом голос Самиры, искавшей повода сменить тему разговора, оторвал Фархада от раздумий.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего… Совсем ничего. Ничего не хочу говорить. — Самира уже сама огорчилась своей вспышке.

Низами испугался, что придется снова полоскать старое белье. Осторожно глянул на Джамилю. Нет, и для нее, видимо, нет ничего более постылого, чем ворошить то, что происходило в прошлом, пытаясь вспомнить былые отношения. Даже то, что произошло в иной, прошлой жизни. Что было — то было. Случившееся должно быть прожито только один раз. Какой смысл что-то бередить, воссоздавать вновь?! Этого нельзя допустить. Нельзя! Прошлое осталось в прошлом. Джамиля — боевой солдат словесной пикировки. В этом ее никому не одолеть. Невозможно. На глазах у всех может доказать, что молоко не белого, а черного цвета.

— Ты как будто хочешь мне что-то сказать…

— А ты — будто что-то услышать…

— Начни ты.

— Почему я? Ты хочешь, вот ты и начинай…

Сердце Джамили забилось сильней. Сама до конца не сознавала, по какой причине. Пытливо посмотрела прямо в глаза Низами. «Неужели и вправду это ты?» — эти слова молнией прошили мозг.

И в голове Низами пронеслись примерно те же слова: «Если на самом деле это ты, то произнеси кодовое слово! Скажи кодовое слово, скажи!».

Низами отвел взгляд. Если бы эта женщина выговорила кодовое слово, то тогда никто не мог бы поручиться за его дальнейшую жизнь. «Лишь бы это была не ты… — подумал он. — Мне думалось, казалось, что тебя можно любить не в одной, а бесконечно, в течение многих жизней».