Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

В Рио-Саладо мы жили будто на другой планете. Из-за нескончаемых барьеров и фильтров далекое эхо доносилось до нас лишь тихим отзвуком. Глаза у арабов, вкалывающих в садах, конечно, пылали странным огнем, но их привычки ничуть не изменились. На рассвете они брались за работу, весь день гнули спину и выпрямлялись только с наступлением ночи. В кафе все так же продолжали мирно беседовать за стаканчиком анисовки. Даже полицейский Бруно не считал нужным снимать пистолет с предохранителя, говоря, что все это ерунда, что происходящим событиям вскоре придет конец и все вернется на круги своя. И лишь несколько месяцев спустя «бунт» рикошетом задел и нас, нарушив покой городка. Какие-то неизвестные устроили пожар на уединенной ферме, трижды поджигали виноградники, а затем подложили в винный погреб динамит и взорвали его. Это уже было слишком. Хайме Хименес Соса поставил под ружье милицию и выставил вокруг своих виноградников охрану. Полиция попыталась было его успокоить, заверив, что все необходимые меры безопасности приняты, но тщетно. Днем фермеры, подчеркнуто выставив вперед охотничьи ружья, прочесывали окрестности, причем патрулирование осуществлялось по всем правилам военного искусства – с паролями и предупредительными выстрелами в воздух.

Если не считать нескольких кабанов, убитых самыми нервными ополченцами, которым не терпелось нажать на спусковой крючок, подозрительных лиц выявлено не было. Со временем бдительность немного притупилась, и люди вновь стали выходить ночью на улицу, не опасаясь за свою жизнь.

Окончание сезона сбора винограда отпраздновали как положено. На бал пригласили сразу три оркестра, и Рио-Саладо танцевал до изнеможения. Пепе Ручильо воспользовался хорошей погодой, чтобы отпраздновать свою свадьбу с певицей из Немура, на сорок лет моложе его, и устроить по такому поводу настоящий пир. Его наследники поначалу попытались было протестовать, но, поскольку состояние их родителя представлялось поистине огромным, все же явились на банкет, нажрались как свиньи и стали мечтать о других пирушках. Во время брачной церемонии я и столкнулся нос к носу с Эмили. Она как раз вышла из машины мужа, прижимая к груди ребенка, а я, с Жерменой под руку, только-только покинул зал, где народ предавался веселью. На короткую долю секунды Эмили побледнела, но тут же повернулась к Симону, который улыбнулся мне и подтолкнул супругу в гущу гостей. Я пешком вернулся домой, совершенно позабыв, что поставил машину рядом с автомобилем моего друга.

А потом разразилась драма!

В городке ничего подобного никто не ждал. Шел второй год войны, но, если не считать нескольких диверсий, упомянутых выше, в Рио-Саладо ничего не происходило. Его жители занимались привычными делами вплоть до того февральского утра 1956 года.

Городок словно оказался в стальных оковах. Его обитатели будто окаменели и переглядывались друг с другом, но происходящее настолько выходило за рамки их понимания, что они ничего перед собой не видели. Едва увидев у бара Андре толпу народа, я все понял.

Тело лежало на пороге бара – ноги снаружи, верхняя часть туловища внутри. На одной ноге не было туфли; по-видимому, он потерял ее, когда отбивался от нападавшего или же пытался от него убежать. От пятки к икре тянулась глубокая ссадина, испещренная крохотными потеками крови… Хосе! Он еще прополз два десятка метров, перед тем как отдать Богу душу. След этой отчаянной попытки отчетливо виднелся в пыли. Левая рука, с сорванными ногтями, все еще держалась за створку двери. Он получил несколько ударов ножом, некоторые можно было увидеть на теле под разодранной рубашкой. Лужа густой, свернувшейся крови, в которой лежал Хосе, норовила выплеснуться за порог бара. Чтобы войти внутрь, мне пришлось переступить через тело. Дневной свет освещал часть лица Хосе, он, казалось, прислушивался к земле, точно так же, как мы в детстве, когда припадали ухом к рельсу, чтобы определить, далеко ли поезд. Его остекленевшие глаза напоминали взгляд курильщика опиума – они смотрели на мир, но не воспринимали тех знаков, которые он им подавал.

– Он называл себя священным куском дерьма, на который своей ногой наступил Господь, – вздохнул Андре, сидя на полу у стойки, обхватив руками ноги и упираясь подбородком в колени. В полумраке он был едва заметен. Андре плакал. – Мне хотелось, чтобы он жил припеваючи, как и подобает кузену Деде Хименеса Сосы, но на каждом празднике, который я устраивал, он лишь довольствовался корочкой хлеба. Боялся прослыть шкурником.