Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

– Боже мой! – невольно воскликнул я.

Желлул хромал. Все его лицо было в синяках, губы распухли, глаз заплыл. Рубашку исполосовали красноватые отметины, оставленные, по-видимому, кнутом.

– Кто тебя так отделал?

Желлул сначала огляделся по сторонам, будто опасаясь, что его услышат, затем посмотрел мне в глаза и обронил, как отрезал:

– Андре.

– Но почему? Что ты сделал?

Он улыбнулся, посчитав мой вопрос нелепым:

– А с ним мне и не надо грешить. Он всегда найдет предлог меня избить. На этот раз всему виной недовольство мусульман в Оресе. Теперь Андре боится арабов и не доверяет им. Вчера вечером он вернулся из города пьяный и отдубасил меня.

С этими словами он поднял рубашку, повернулся и показал мне ссадины на спине. Да, Андре действительно прошелся по ней не чайной ложкой.

Желлул вновь встал ко мне лицом, заправил рубашку в пропыленные штаны, громко шмыгнул носом и добавил:

– По его словам, он надавал мне, чтобы вышибить всякие вздорные идеи. Чтобы раз и навсегда вбить в голову, что он хозяин и неповиновения слуг не потерпит.

Желлул ждал, что я что-нибудь скажу, однако я молчал. Он снял феску и стал теребить ее в руках.

– Я пришел не для того, чтобы рассказывать тебе о своей жизни, Жонас. Андре вышвырнул меня на улицу, не заплатив ни су. Я не могу явиться домой без гроша в кармане. Ведь только благодаря мне моя семья не околевает с голоду.

– Сколько тебе надо?

– Чтобы продержаться дня три-четыре.

– Я буду через две минуты.

Я поднялся к себе в комнату и вернулся с двумя купюрами по пятьдесят франков. Желлул неторопливо взял их, повертел в пальцах и нерешительно изрек:

– Здесь слишком много. Я не смогу тебе столько вернуть.

– Можешь не возвращать.

От моей щедрости он поморщился. Затем медленно покачал головой, подумал, озадаченно сжал губы и произнес:

– В таком случае я возьму только одну купюру.

– Бери обе, я же от чистого сердца, уверяю тебя.

– Не сомневаюсь, просто в этом нет необходимости.

– Какой-нибудь работы у тебя на примете нет?

Гримаса на его лице сменилась загадочной улыбкой.

– Нет, но Андре без меня не обойтись. Он явится за мной еще до конца недели. Пса лучше меня на рынке не сыскать.

– Почему ты к себе так суров?

– Тебе не понять. Ты наш , но живешь их жизнью… Когда ты единственный кормилец в семье, состоящей из полусумасшедшей матери, отца, у которого ампутированы обе руки, шестерых братьев и сестер, бабушки, двух разведенных теток со всем их потомством и дяди, болеющего весь год напролет, ты перестаешь быть человеком… Оказавшись между собакой и шакалом, слабое животное обзаводится хозяином.

Жестокость этих слов меня ошеломила. Желлулу не было и двадцати лет, но от него исходили какая-то тайная сила и зрелость, производившие на меня неизгладимое впечатление.

В то утро в моих глазах он перестал быть пресмыкающимся перед хозяином холуем, к которому мы так привыкли. Стоявший передо мной парень был совершенно другим человеком. Любопытно, но я обнаруживал в нем черты, которых раньше никогда не замечал. У него было волевое лицо с выступающими скулами, внушающий тревогу взгляд, он демонстрировал достоинство, на которое, казалось, раньше был не способен.

– Спасибо, Жонас, – сказал он. – Когда-нибудь я тебя за это отблагодарю.

Он повернулся и пошел прочь, болезненно припадая на одну ногу.

– Погоди! – крикнул я. – С поврежденной ногой ты далеко не уйдешь.

– Но ведь сюда я как-то доплелся.

– Может быть, но тем самым только разбередил свои раны… Где ты живешь?

– Не очень далеко, уверяю тебе. За холмом Двух Отшельников. Не переживай, справлюсь.

– Я не допущу, чтобы ты остался без ноги. Подожди, я сбегаю за велосипедом.

– Нет, Жонас! У тебя есть дела поважнее, не провожай меня.

– Я настаиваю!

Я полагал, что в Женан-Жато познал всю глубину нищеты и страданий, но ошибся. Нужда в селении, где жил с семьей Желлул, выходила за все мыслимые пределы. Деревушка состояла из дюжины грязных хижин, приютившихся рядом с руслом высохшей реки и обнесенных оградой, за которой томились от скуки несколько худосочных коз. Вонь стояла такая, что я никак не мог понять, как человек может прожить в таком месте даже два дня подряд. Не в состоянии ехать дальше, я остановил велосипед на обочине дорожки и помог слуге Андре сойти на землю. Холм Двух Отшельников располагался всего метрах в четырехстах от Рио-Саладо, но я не помню, чтобы во время своих прогулок мне доводилось сюда забредать. Люди обходили его стороной, будто гиблую, проклятую территорию. Вдруг я испугался, что оказался в этом месте, по другую сторону холма; мне стало страшно, подумалось, что я не смогу выбраться отсюда живым и здоровым, что никто не станет меня искать там, где у меня не было никаких причин появляться. Подобные мысли представлялись абсурдом, но страх был жутким и вполне реальным. Деревушка неожиданно вселила в мою душу ужас. Да еще этот кошмарный смрад, напоминающий удушливый запах разложения!