Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

– Я еду в полицию… Их надо предупредить… В доме Казнав стряслась беда.

В этот самый момент я увидел, что за еврейским кладбищем поднимается огромное зарево.

– Боже мой! – вскрикнул я.

И побежал.

Дом Казнав полыхал в огне. Высокий столб пламени ярко освещал окрестные сады. Я мчался напрямик через кладбище. Чем ближе я оказывался к пожарищу, тем отчетливее осознавал масштабы случившегося. С ненасытным гудением огонь уже пожирал первый этаж и подбирался ко второму. Машина Симона горела во дворе, но ни его самого, ни Эмили видно не было. Ворота были распахнуты. Обвитая виноградными лозами беседка за зеленой изгородью трещала и корчилась, выстреливая в небо мириады искр. Для того чтобы преодолеть стену огня и выйти к фонтану, мне пришлось прикрыть лицо рукой. Во дворе лежали трупы собак. Подойти к дому не представлялось возможным – теперь он представлял собой яростный костер, выбрасывающий во все стороны лихорадочные щупальца. Я хотел позвать Симона, но пересохшее горло отказывалось издать хоть звук. На корточках под деревом сидела женщина, жена садовника. Обхватив ладонями лицо, она рассеянно смотрела на дом, постепенно превращавшийся в груду пепла.

– Где Симон?

Она повела головой в сторону бывшей конюшни. Я бросился в огненный ад, оглушенный ревом пламени и раскатистым треском оконных стекол. Холм затянул едкий, клубящийся дым. Бывшая конюшня купалась в покое, который на фоне пылающего дома показался мне зловещим. На лужайке, скрестив над головой руки, на животе лежал человек. Время от времени его хлестали отблески пожара. Колени подо мной подогнулись. Я вдруг осознал, что остался совершенно один и что не смогу этого вынести без посторонней помощи. Затем подождал, в надежде на то, что ко мне присоединится жена садовника. Но она так и не пришла. Помимо ревущего пожара и безжизненного тела на лужайке, я больше ничего не заметил. На нем были только трусы; лужа крови, в которой оно плавало, напоминала собой черную дыру. Я узнал его по лысине: Симон!.. Может, мне опять приснился кошмар? Может, я вновь сплю у себя в комнате?.. Царапина на руке саднила, значит, это все же была явь, самая что ни на есть реальность. Тело Симона поблескивало в зареве пожара. Его лицо, обращенное ко мне, напоминало глыбу мела. Из его зрачков безвозвратно ушел свет. Симон был мертв.

Я присел на корточки перед бренными останками друга. В совершенно невменяемом состоянии. Не уверенный ни в своих жестах, ни в мыслях. Рука сама по себе легла на спину покойного, будто в попытке его разбудить…

– Не прикасайся к нему! – хлестнул в полумраке чей-то голос.

На углу бывшей конюшни стояла Эмили.

В бледности ее лица было что-то фосфоресцирующее. Глаза полыхали тем же неукротимым огнем, что и зарево у меня за спиной. Она стояла босиком, с распущенными волосами, в одной шелковой ночной рубашке, и прижимала к себе насмерть перепуганного сына Мишеля.

– Я запрещаю тебе его трогать, – вновь произнесла она голосом, который доносился до моего слуха будто с того света.

Из-за ее спины вынырнул мужчина с винтовкой, в котором я узнал Кримо, шофера Симона, араба из Орана, который, до того как Симон после свадьбы взял его к себе, работал в ресторане в горах. Его нескладная фигура медленно отделилась от конюшни и осторожно двинулась ко мне.

– Я одного ранил. Слышал его крик.

– Что здесь произошло?

– Мятежники. Они убили Симона и подожгли дом. Когда я прибежал, их уже и след простыл. Я увидел их в овраге внизу и выстрелил. Эти негодяи даже не ответили. Но я слышал, как один из них завопил.

Он встал передо мной. Отблески пламени подчеркивали написанное на его лице отвращение.

– Почему именно Симон? Что он им сделал? – спросил я его.

– Убирайся! – закричала Эмили. – Оставь нас наедине с нашим горем. Проваливай… Гони его, Кримо.

– Ты слышал? Вали отсюда.

Я покачал головой и повернулся, чтобы уйти. Мне казалось, что ноги не касаются земли, что я скольжу в абсолютной пустоте. Я вернулся к горящему дому, затем двинул напрямик через сады и вернулся в городок. Фары нескольких автомобилей огибали кладбище и поднимались по тропе Отшельников. За кортежем к пожарищу бежали фигурки каких-то людей, до моего слуха долетали обрывки их разговоров, но их перекрывал голос Эмили, необъемлемый, как пропасть, намеревавшаяся меня поглотить.

Симона похоронили на еврейском кладбище. Проводить его в последний путь пришел весь городок. Эмили с сыном шагала в окружении плотной толпы. Она была одета во все черное, лицо прикрывала вуаль. В годину невзгод ей хотелось выглядеть достойно. Рядом с ней возносили Господу молитвы члены семейства Беньямен, в том числе родственники, приехавшие на похороны издалека. Мать Симона, убитая горем, плакала, сидя на стуле и не обращая внимания на слова, которые ей шептал муж, дряхлый, измученный болезнью старик. Чуть дальше держались за руки Фабрис с супругой. Жан-Кристофа окружал клан Ручильо, Изабель на его фоне совершенно потерялась. Я стоял в отдалении, позади всех, будто они уже изгнали меня из своих рядов.