Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Ярда встал, подбросил в огонь несколько планок. Сырое дерево чадило и дымило из дыр в железной печурке. В комнате опять наступило молчание.

На потном лице захмелевшего Штефанского, склонившегося над бутылками, светилось тихое, давно не выпадавшее на его долю счастье. Гонзик упорно старался не смотреть в лицо Ирены. Во время обычных обедов и ужинов можно было сделать так, чтобы одновременно не сидеть за столом, но теперь старая рана могла открыться: мучительное видение десятков мужских рук, лапающих ее белое тело, возвращалось к нему, как призрак.

Катка неподвижно сидела возле Вацлава, водя ногтем по желобку на доске стола. Вацлав не был уверен, слушала ли она вообще Баронессу.

«Ганс» — все сосредоточилось для нее в этом образе. Как встречает этот сочельник ее голубоглазый Ганс? Она видит его, видит их единственное совместное рождество через несколько дней после свадьбы. Ганс в смокинге, она в длинном темном платье — «семейные торжества», как он это называл, были слабостью Ганса. Зажгли два подсвечника, каждый на три свечи, на столе, свет погасили, и Каткина мама начала подавать на стол, не доверив эту работу молодоженам. Мать уже смирилась с военным прошлым Ганса и даже начала восхищаться им. Как он умел найти к ней подход!

Уже второй сочельник без него! А что будет на следующее рождество? Боже мой, как его найти в этом вавилонском хаосе Западной Германии? Неужели придется вот так до бесконечности писать в справочные бюро больших городов и получать отрицательные ответы? А что же Ганс? Почему он тебя не ищет? Как понять, что за последнее время он не сделал даже попытки узнать, дома ты или нет? А если он узнал, что ты уехала в Германию, почему не справится в эмигрантских лагерях, — это ведь куда проще, чем искать одного-единственного среди пятидесяти миллионов населения!

Из угла донесся приглушенный плач. Все удивленно оглянулись: Бронек лежал, прижав коленки и руки к животу, и тихо стонал. Мать наклонилась над ним.

— Зачем сожрал ужин Марии? Ведь знаешь, что у тебя от этого пучит живот. Ради святого вечера и то не мог не обожраться, — ворчала Штефанская на своем малопонятном для присутствующих ратиборском шлёнском наречии.

Штефанский с Капитаном отнесли Бронека на нары и прикрыли его одеялом, но он в ужасе приподнялся на локте: где паровозик? Ему подали игрушку, и он уставился на нее с обожанием. У паровозика были красные колеса и массивный шатун, когда-то это была роскошная игрушка.

— Нужно сводить его в больницу на исследование. Это похоже на аппендицит, — сказал, помрачнев, Капитан.

— Мальчишка много жрет. — Штефанский без толку топтался в узком проходе между нарами. — Это у него от нее, — поляк указал на жену. — Когда была молодая, ее раздувало от всякой лишней груши.

Штефанская сердито расправила одеяло и положила мальчику на лоб мокрую тряпку, смутно веря в универсальность этого средства.

— Ну, девочки, хватит играть в молчанку! — Баронесса попыталась рассеять хмурую тишину. Однако ее слова показались всем неуместными.

Ирена смотрела неприязненно и часто затягивалась сигаретой.

— Но ведь вы же не хотите, чтобы я за вас рассказала сентиментальную сказку о двух принцах и двух принцессах, — продолжала Баронесса нарочито грубым голосом.

Она враждебно скользнула взглядом по красивой груди Ирены, плотно сжала губы и крепче стиснула в руке кружку с вином.

— Только принцы оказались мерзавцами. Это, впрочем, случалось и не с такими дамами. Даже с Марией-Антуанеттой или императрицей Шарлоттой… Вот это мускулы! — вдруг круто переменила она тему и обеими руками сжала бицепс Ярды. — Встретиться бы нам, парень, с тобой лет тридцать тому назад, был бы совсем другой разговор…

К изумлению Вацлава, Ярда не отшвырнул с презрением тощие руки Баронессы, а довольно вежливо снял их со своего плеча, придвинул свою бутылку и галантно сказал:

— Выпейте, Баронесса, за мое здоровье.

Старая пани метнула язвительный взгляд на Ирену.

— Вас удивляют ваши кавалеры, дамочки? Такая вдовушка чего-нибудь да стоит! Она не только сберегла силы, но и квартиру, приличную пенсию и к тому еще неофициальный ореол мученицы в глазах властей!

— Оставьте это, Баронесса! — Ирена резко поставила свою кружку на стол. — Пейте себе вино, а других оставьте в покое.

— Надо было самим что-нибудь рассказать, но мы для вас, видите ли, недостаточно аристократическая компания и говорим только по-чешски, — съехидничала Баронесса и прибавила повелительным тоном: — Подбросьте дровишек кто-нибудь, а то все погаснет. — И Баронесса прижалась к Ярде.