Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Долго Вацлав плутал по парижскому асфальту, наконец он у цели: звонок у двери с вывеской «Областной комитет Совета свободной Чехословакии».

Девушка с русыми волосами и в очках на носу приветствовала его по-чешски и указала на стул в приемной. Приятный целительный покой. Вацлав даже не ропщет, что ждать приходится долго. В соседней комнате приглушенно звучит музыка, в нее вплетаются пулеметные очереди пишущей машинки; ноги горят, временами по ступням пробегают мурашки, а веки отяжелели, как налитые свинцом. Возле кто-то смеется, потом снова строчит пишущая машинка, музыку еще более заслонил плотный занавес усталости, и она долетала до утомленного сознания Вацлава из дальней дали. Незаметно для себя он задремал.

Чья-то рука ласково его потрепала. Вацлав с удивлением смотрел на красные ногти на своем локте, золотые ободочки очков склонились над ним, накрашенные губы улыбались.

— Вас просит господин секретарь.

Молодой человек за письменным столом поднял голову. Вацлав увидел знакомое скуластое лицо, близко посаженные глаза, заботливо причесанные иссиня-черные волосы — бывший правый край спортивного клуба «Метеор».

Вацлав обомлел. В его памяти воскресла сцена у входа в барак. «Но, возможно, этот человек не вспомнит…» — утешал себя он.

— Приветствую, брат! Что мы можем сделать для вас? Ах, Валка, знаю, знаю, со многими лагерями я ознакомился лично и искренне скажу, брат, что о переживаниях своих я вспоминаю без всякой радости. Судьба многих наилучших сынов народа не такова, чтобы…

— Семь месяцев тому назад вы обещали мне помочь продолжить учебу и прислать мне письмо.

Секретаря осенило. Да ведь это тот неотесанный болван, что тогда в Валке так нахально себя вел и из-за которого он задержался; девка, вылитая Ингрид Бергман, упорхнула из отеля, и свидание сорвалось. «Черт тебя возьми, мамелюк, дурак ты этакий! Только тебя тут и ждали, как же! И без тебя голова трещит от забот. Недавно пошли какие-то слухи, что якобы необходимо ограничить расходы нашего комитета и жить поскромнее. Голову даю на отсечение, что на этот раз дядя не будет церемониться с троюродным племянником…» При этих мыслях секретарем вдруг овладела апатия; у него даже не было настроения как-то отделаться от нежелательного посетителя, и ругаться с ним не хотелось. Ведь сегодня ты пан, а этот перед тобой — нищий. А завтра, быть может, они вместе окажутся на одной дорожке в поисках работы…

И вот из уст третьего секретаря сыплются заученные, гладкие, как истертые пятаки, слова, которые в тех или иных видоизменениях слышали все посетители: брат должен понять, что наша эмиграция — целая армия и почти у каждого беженца свои несчастья. Это в большинстве случаев личные нужды. Мы иногда от всего этого теряем голову…

Заученные фразы журчат, словно лесной ручеек. У Вацлава снова тяжелеют веки, и он слышит слова издалека.

— Могу я поговорить с паном министром?

— Вам не повезло, дорогой брат! Пана министра здесь нет.

— А где?..

— В данный момент он в Лондоне. Как жаль! Если бы брат известил письмом…

Вацлав откинулся на спинку кожаного кресла.

«Оставь надежду всяк сюда входящий». Вацлаву несчетное количество раз казалось, что эти огненные слова пылали над воротами лагеря Валка. Просто уму непостижимо, почему каждое его действие, любая его попытка заранее обречена на неудачу. Внезапно им овладело зловещее, ледяное спокойствие. Терять больше нечего.

— Я всю ночь трясся в поезде и занял деньги на билет не затем, чтобы услышать от вас несколько ничего не значащих слов утешения. Я хочу закончить медицинское образование, помогите мне!

Секретарь присел и подался вперед, как бы желая уверить посетителя, что он хорошо понял его слова.

— Насколько мне известно, некоторые возможности есть, впрочем, точно не знаю…

— Зачем тогда вы здесь сидите? — Вацлав потерял терпение. — Что вы вообще знаете, кроме дюжины ничего не значащих фраз?

Секретарь переставил пресс-папье и одернул пиджак.

Из-за кретонового занавеса появилось гладкое лицо — золотые очки, маленький женский рот.

— Коллега первый секретарь подтвердит вам, какова ситуация. Поговорите с ним, доктор!

У Вацлава затеплилась искорка надежды.

Кругленький человечек с маленьким женским ртом живо уселся в кресло, закинул ногу на ногу, распространяя тонкий аромат дорогого одеколона. В манерах первого секретаря сквозило чувство превосходства адвоката над футболистом. Рука доктора протянула Вацлаву сафьяновый портсигар. Американские сигареты слегка пахли медом. Первый секретарь не говорил пустых фраз. У него каждое слово было на вес золота.