Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Она сопротивлялась из последних сил. В затуманенной голове ее блеснула четко осознанная мысль о беспредельной, нечеловеческой гнусности этого негодяя. Она кусалась, била ногами по столику и куда-то мимо, услышала глухой удар слетевшей с ноги туфли, из глаз ее брызнули слезы ужаса и бессилия, она задыхалась от отвращения…

— Не кричи, — хрипел Кодл. — Это бессмысленно, сюда никто не посмеет войти. Ты ничего не достигнешь, кроме того, что все испортишь и никогда не вернешься к маме…

Вацлав проснулся. Спертый воздух даже теперь, перед утром, не желал уходить в открытое окно. По мере того как приближалась весна, паразиты становились все более агрессивными. За окном рассветало. В комнате переливался здоровый храп Капитана и тонкое пискливое похрапывание Баронессы. Вацлав оделся, голова его побаливала из-за почти бессонной ночи.

Он брел наобум по улицам спящего лагеря в сторону ворот. Его легкие с облегчением вдыхали влажный утренний воздух.

Вдруг в последнем окне административного барака загорелся свет. «Так и должно быть, — иронически подумал Вацлав, — исправный начальник — первый на ногах». Но вот кто-то вышел из дверей, невидимая рука повернула изнутри ключ. Женская тень качнулась, схватилась за перила и опустилась на ступеньки перед входом. «Она пьяна, — подумал Вацлав. — Выходит, я ошибся, начальник не начинает, а только заканчивает свой день».

Фигура поднялась и побрела навстречу Вацлаву, вероятно не замечая его. Казалось, если он не свернет в сторону, она наткнется прямо на него. Облака на востоке уплывали куда-то вдаль, тусклая полоса света упала на крыши бараков.

Вдруг ноги Вацлава приросли к земле, будто попали в капкан.

Он стоял на шаг от нее и трясся, как в лихорадке, кровь ударила ему в голову и болезненно запульсировала в висках. Юноша не замечал, что ногтями он судорожно рвет карман своих брюк.

— Катка! — хрипло крикнул Вацлав. Не помня себя от ярости, он размахнулся и ударил ее.

Катка в ужасе схватилась за щеку и взглянула на него потухшими, непонимающими глазами.

Потом закрыла лицо ладонями и, сгорбившись, поплелась прочь, сильно прихрамывая, — она не замечала, что одна туфля у нее надета кое-как.

Солнце поднимается по безоблачному небу. Вацлав, лежа на траве, перевернулся на спину. На противоположном конце стадиона горстка молодежи тренировалась, сильно ударяя ногами по мячу. Лишь когда вратарь слишком далеко отбивал мяч, оттуда долетала брань. В двадцати шагах от Вацлава пререкаются двое мужчин. Тот, что погрузнее, с редкой взъерошенной бородкой, снял рубашку. Его молочно-белое тело резко контрастировало с густой зеленой травой.

— Ну вот, эти негодяи дождались, — хихикнул толстяк. — Россия принуждает республику принять обратно четыреста тысяч судетских немцев. Чешская промышленность, дескать, не может без них существовать!

Его сосед повернулся на живот, бросил скептически:

— Вранье!

— Ого! — Толстяк ударяет ребром ладони по развернутой газете. — «Ньюс кроникл» — это тебе не эмигрантская газетенка!

— Само собой, но врет не хуже!

— Болван!

Вацлав закрыл ладонями глаза — солнце ослепляло и сквозь закрытые веки. Весна плохо действовала на его нервы, как, впрочем, и на нервы многих других людей в Валке. Сколько раз кляли они зимнее прозябание! Теперь наконец душистые белые цветы сменили морозные узоры на окнах, но неудовлетворенность — несчастный удел беженцев — не исчезла вместе с зимой. Исполнившиеся желания рождают новые, и ты идешь, проклятый путник, в землю обетованную, усталость все растет, а горизонт, словно насмехаясь над тобой, все удаляется.

В каком-то зачарованном кругу жил Вацлав с того памятного утра. Когда-то, будучи маленьким мальчиком, он бросил муравья в ванну, муравей упорно полз вверх, но, добираясь до отвесной стенки, скатывался вниз и снова начинал свои настойчивые восхождения. Долго Вацлав забавлялся этой «игрой», пока его не прогнали спать. Утром, когда он прибежал в ванную, муравей все еще полз кверху и неизменно падал на дно. Это продолжалось до тех пор, пока мальчику не надоело. Он открыл воду и с детской жестокостью избавил муравья от мучений.

Он ясно увидел эту сцену, лежа здесь с закрытыми глазами под обжигающими лучами солнца. «Сам ты теперь уподобился этому муравью. С большим трудом ты карабкаешься куда-то наверх, но как только тебе начинает казаться, что ты миновал роковую черту и добрался до края, ты снова оказываешься на дне».