Бенуа Дютертр - Любовник № 1, или Путешествие во Францию

— У меня сегодня несколько деловых встреч. Но давай встретимся на аперитив. Мне нравятся бары крупных отелей. Что ты скажешь насчет «Лютеции»?

Сериз огорченно разглядывала перед зеркалом микроскопический прыщик у себя на лбу. Она довольно холодно возразила:

— Вообще-то, я не смогу с тобой встречаться на этих днях. Мой друг детства приезжает из Кемпера. Нужно будет заняться им.

Эта фраза подлила масла в огонь. Довольно нервно я стал настаивать, как будто несколько оргазмов давали мне право на приоритет:

— Раз это твой друг детства, мы можем поужинать вместе, ты мне его представишь!

Она насупилась, как недовольная девочка:

— Я с ним не сплю, но это мой лучший друг. А с тобой я знакома два дня. Так вот, я тебе позвоню на следующей неделе.

В отчаянии я подошел к ней и неловко пытался притянуть к себе за плечи, жалобно вопрошая:

— Ты меня не любишь?

Она отстранилась, как бы желая показать, что этот жест ей противен.

За неделю Сериз мне ни разу не позвонила. Я держал свой мобильный телефон постоянно включенным, боясь прозевать долгожданный звонок. Из-за чего пришлось отвечать на все остальные звонки, на случай вдруг это Сериз. На третий день я подключился к услуге «Двойной звонок» за пятнадцать франков в месяц, не считая наценки. Поскольку девушка оставила мне также свой электронный адрес, я засыпал ее электронными посланиями, в которых блистал самыми удачными литературными оборотами, оставшимися без единого ответа. Отказывалась ли она отвечать? Или забывала заглянуть в свой электронный ящик? Что она там такое делала со своим другом детства? Я изнывал в любовном страдании, как раб хозяйки, которая ничего не требует.

Я бы мог довольствоваться проведенными вместе минутами, терпеливо ожидая следующей встречи. В нормальном состоянии я бы придерживался этой точки зрения, но какой-то маленький механизм включился в моем мозгу с тех пор, как Сериз осталась у меня ночевать в первый же вечер. Я видел в этом приключении дар судьбы, волшебный знак, начало новой жизни, второй молодости, мысль о которой не давала мне покоя уже несколько месяцев. Прождав пять дней, я не выдержал и набрал ее номер мобильного. Я знал, что ей не понравится такая настойчивость, но я больше не мог. После нескольких звонков мужской голос ответил:

— Добрый день. Секретариат Сериз.

Наверно, друг детства. В том же ироническом ключе я спросил у секретаря, не будет ли он так любезен передать трубку своей начальнице, это звонит ее старинный поклонник. Сериз не оценила шутки.

— Ты не должен был мне звонить!

Я нашел идиотский предлог: мне показалось, что она потеряла мой номер и безуспешно пыталась мне дозвониться. Сериз была неумолима. Она даст мне знать на следующей неделе, как договорились, и повесила трубку. Я долго ходил кругами по квартире, как раненый психопат, повинный в том, что опять разбил свою любовь из-за собственного нетерпения. Включив компьютер, я вновь принялся бомбардировать девушку плаксивыми, извиняющимися, любовными, шутливыми мэйлами, которые я забрасывал утром и вечером, как приманку, в расчете, что она клюнет и вновь проникнется ко мне расположением.

Как договорились, Сериз позвонила на следующей неделе. И была так миролюбива, что мои тревоги сразу же исчезли. Не обращая внимания на мои перепады настроений, она спокойно следовала своему ритму. Я назначил ей свидание в «Голубом поезде», шикарном ресторане у Лионского вокзала, под волшебными фресками, изображавшими Средиземноморье. Девушка возникла среди позолоты, она приближалась медленной и мерной походкой манекенщицы. Темный свитер оттенял белизну лица и светло-голубые глаза. За столом я начал шуточный разговор, задавая вопросы и сам отвечая. Поскольку ей, как казалось, было приятно в моем обществе, я предложил ей провести со мной остаток дня и открыть для себя мои любимые кварталы: старинные арки предместья Пуассоньер, улочки Монмартра, затем спуск к бульвару Клиши, его арабским мясным лавкам и цветущим аллеям. Вечер закончился в бульонной Шартье, осколке довоенного Парижа, с его дешевым меню и дополнительной платой за масло и корнишоны. Я говорил и говорил, будучи в лирическом настрое:

— До знакомства с тобой меня ничто уже не интересовало. А сегодня я вновь открываю для себя все, что любил: но это для тебя.

Сериз, казалось, была счастлива. Он снова включила свою камеру и настраивала ее, склонясь к экрану, в котором маячило цифровое отражение. За десертом она спрятала свой аппарат и поведала мне об истоках своего призвания. С раннего детства мать толкала ее к артистической карьере, записывала на уроки танцев, в театральные студии и на телевизионные передачи для детей. Когда Сериз выбрала визуальные искусства («школа экспрессии», где студенты должны придумать свою собственную технику, без всяких школьных обязательств), она опасалась реакции своего отца.