Пётр Самотарж - Одиночество зверя

Студенты утолили голод и напились чаю, их обуяла жажда деятельности и желание оставить след в истории. Худокормов встал в центре комнаты и обратился к активистам:

— Ребята, сегодня наш план действий заключается в следующем. Сейчас едем на встречу с Координационным советом. Состоится общее собрание московских отделений с целью оглашения новых задач партии, сможете задать свои вопросы. Убедительная просьба — не мелочиться и решать проблемы теоретического порядка, а не бытового. Организационные вопросы мы должны решать сами, золотой дождь на нас не прольётся.

— До самой ночи собрание? — спросил кто-то недовольным тоном.

— Нет, часа на два-три, как получится. Повестка дня прежняя, шаги, необходимые для обеспечения основных прав человека: свобода слова и собраний, освобождение политзаключённых. Так сказать, обсудим требования к партии, предъявляемые на современном историческом этапе.

— Я бы сказал, требования с вековой историей, — ехидно заметил Ладнов. — Даже двухвековой и более. Со времён Радищева и Новикова. А до них и слов таких никто не знал, хотя в Британии habeas corpus act действует с семнадцатого века.

— Тем не менее, ослаблять давление нельзя, — продолжил Худокормов. — Вода камень точит, терпение и труд всё перетрут и так далее.

Молодёжь постепенно выбралась на улицу из подсобки продовольственного магазина и загрузилась в белый микроавтобус. Вместе с Худокормовым вышел Ладнов и последовал за остальными. Царило радостное возбуждение, будто в преддверии больших благоприятных изменений в жизни.

Салон наполнился многоголосым хором, смешками и озорными выкриками. Молодёжь получала удовольствие от осознания своей причастности к делу Радищева и Герцена. Микроавтобус тронулся с места, и Наташа принялась смотреть в окно на скучные дома и суетливых людей. Рядом с ней сидел Лёшка и смотрел соседке в ухо.

— Безвозмездная деятельность — наиболее человеческое проявление из всех возможных, — сказал он.

— Ты о чём? — с удивлением повернулась к нему Наташа.

— Об определении человека. Его ищут с античных времён, и всё никак не придут к консенсусу. Человеческое мышление отличается от животного количественно, а не качественно, членораздельная речь мерилом служить не может, поскольку отсутствует у глухонемых. Общение языком жестов с гориллой выявило у неё своеобразное чувство юмора, остаётся только бессмысленный труд. Только люди могут посвятить жизнь бесполезным усилиям и не получить лично для себя никакой пользы.

— Почему ты постоянно несёшь чепуху? — разозлилась Наташа.

— Почему чепуху? — всерьёз обиделся Лёшка. — Человеческую природу исследуют все писатели испокон веков. По-твоему, все они занимались ерундой?

— Они — нет. Ты изо всех сил стараешься показать свою начитанность и самостоятельность мышления, но такое стремление часто выдаёт в человеке нечто противоположное. Умные люди никогда не называют себя умными, поскольку понимают, что многого не знают.

— Я не называю себя умным.

— Да, только беспрестанно изрекаешь великие истины. Доживи до старости, тогда и поговоришь о природе человека.

— По-твоему, книги пишутся напрасно? Каждый должен опираться исключительно на личный опыт?

— Нет, только мальчишка в роли философа выглядит неубедительно.

— Почему же неубедительно? Ты просто не умеешь спорить. Не согласна — приведи свои доводы, а не оскорбляй.

— Я и не думала тебя оскорблять. Ты ведь действительно мальчишка.

— Для тебя «мальчишка» — синоним придурка? А девчонку как определишь?

— Девчонки не лучше мальчишек, успокойся. Те и другие выросли на книжках, чужих рассказах и безусловных рефлексах.

— Нет, ты можешь мне конкретно возразить?

— Возразить? — задумалась Наташа. — Скажи, ты видел когда-нибудь водопад?

— Какой ещё водопад?

— Великий. Знаменитый. Викторию и Ниагару.

— Конечно, не видел. Странный вопрос.

— А на лошади верхом ездил?

— Не ездил. Хочешь сказать, ты занималась верховой ездой?

— Нет. Но на лошади каталась. Не на арабском скакуне, конечно, а на колхозном мерине.

— Издевалась над животным?

— За кого ты меня принимаешь? По-твоему, меня даже лошадь не поднимет? Издевались над ним в колхозе, когда заставляли телеги возить. А я тогда ещё и маленькая была — он, наверное, вообще меня не чувствовал.

— А где ты нашла колхоз, да ещё с настоящими лошадьми?

— Ну, бывший колхоз. У бабушки в деревне. Сейчас его уже нет, а в девяностых хозяйство ещё сохранялось. Они последних лошадей просто выпустили, и они бродили табуном по округе. Летом паслись на лугах, а зимой обрастали настоящей медвежьей шерстью и питались сеном из стогов. Наверное, потом погибли все.