Ивлин Во: Незабвенная

Весь день жара была нестерпимой, но под вечер потянуло ветерком с запада, оттуда, где в нагретом воздухе садилось солнце и лежал за поросшими кустарником склонами холмов невидимый и неслышный отсюда океан. Ветер сотряс ржавые пятерни пальмовых листьев и оживил сухие, увядшие звуки знойного лета - кваканье лягушек, верещанье цикад и нескончаемое биение музыкальных ритмов в лачугах по соседству.

В снисходительном вечернем освещении обшарпанные грязные стены бунгало и заросший бурьяном садик между верандой и пересохшим бассейном уже не казались такими запущенными, да и два англичанина, сидевшие друг против друга в качалках- перед каждым стакан виски с содовой и старый журнал,- точное подобие своих бесчисленных соотечественников, заброшенных в забытые Богом уголки нашего мира, тоже словно бы подверглись на время иллюзорной реставрации.

- Скоро придет Эмброуз Эберкромби,- сказал тот, что был постарше.- Зачем - не знаю. Оставил записку, что придет. Найдите, Деннис, еще стакан, если удастся.- Потом добавил с раздражением: - Кьеркегор, Кафка, Коннолли, Комптон Вернет, Сартр, "Шотландец" Уилсон. Кто они? К чему стремятся?

- Некоторые из этих имен я слышал. Говорили о них в Лондоне перед самым моим отъездом.

- О "Шотландце" Уилсоне тоже?

- Нет. О нем, кажется, нет.

- Вот это "Шотландец" Уилсон. Его рисунки. Вы в них чтонибудь понимаете?

- Нет.

- Я тоже.

Минутное оживление сэра Фрэнсиса Хинзли сменилось апатией. Он разжал пальцы, выпустив из рук журнал "Горизонт", и неподвижный взгляд его уперся в темный провал давно высохшего бассейна. У сэра Фрэнсиса было нервное, умное лицо, черты которого несколько утратили свою четкость за годы ленивой жизни и неизменной скуки.

- Когда-то говорили о Гопкинсе,- продолжал он,- о Джойсе, о Фрейде, о Гертруде Стайн. Этих я тоже не понимал. До меня всегда туго доходило новое. "Влияние Золя на Арнольда Беннетта" или "Влияние Хенли на Флекера". Ближе я к современности не подходил. Мои коронные темы были "Англиканский пастор в английской прозе" или "Кавалерийская атака в поэзии" - все в таком роде. Похоже, тогда это нравилось публике. Потом она потеряла к этому интерес. Я тоже. Я всегда был самый утомимый из писак. Мне нужно было сменить обстановку. И я никогда не жалел, что уехал. Здешний климат мне по душе. Люди здесь вполне пристойные и великодушные, и главное - они вовсе не требуют, чтобы их слушали. Всегда помните об этом, мой мальчик. В этом секрет непринужденности, с какой здесь держатся. Здесь говорят исключительно для собственного удовольствия. Ничто из сказанного этими людьми и не рассчитано на то, чтобы их слушали.

- Вон идет Эмброуз Эберкромби,- сказал молодой англичанин.

- Привет, Фрэнк. Привет, Барлоу,- сказал сэр Эмброуз Эберкромби, поднимаясь по ступенькам веранды.- Ну и жарища была нынче. Присяду с вашего позволения. Хватит.- Он повернулся к молодому англичанину, наливавшему ему виски.- Теперь дополна содовой, пожалуйста.

Сэр Эмброуз носил костюм из темно-серой фланели, галстук итонской крикетной команды и соломенную шляпу, на которой была лента цветов фешенебельного крикетного клуба Англии. В этом костюме он неизменно появлялся в солнечные дни, а когда погода давала для этого повод, надевал фуражку с большим козырьком и шотландскую накидку с капюшоном. Ему было, как туманно выражалась леди Эберкромби, "около шестидесяти", однако, потратив долгие усилия на то, чтобы казаться моложе своих лет, он уповал теперь на почести, которые приносит возраст. В самое последнее время его почему-то стало тешить прозвище "Наш Старикан".

- Давно уже собирался навестить вас. Вот что здесь паршиво, так это то, что дел до черта, дела тебя засасывают и не остается времени для контактов. А нам ведь не годится терять связь. Мы, англичашки, должны держаться вместе. И ты тоже не должен прятаться, Фрэнк, слышишь, старый отшельник.

- Я еще помню время, когда ты жил здесь по соседству.

- Правда? Подумать только. Ты, должно быть, прав. Давненько же это было. Еще до того, как мы перебрались на Беверли-хилз. Ты знаешь, конечно, что теперь-то мы в Бел-Эйр. Сказать по правде, там мне тоже не сидится. Я купил участок на Пэсифик-Пэлисейдз. Жду только, когда строительство подешевеет. Так где ж это я тогда жил? Вон там, напротив, через улицу?

Именно там, через улицу, лет двадцать тому назад или больше, когда этот ныне заброшенный район был еще самым фешенебельным.