Константин Лагунов - Больно берег крут

— Так уж и не объяснишь? — подковырнул Румарчук, отхлебнув махонький глоток коньяку.

— Нет, — с неожиданной жесткостью и негнучестью выговорил гость. — Нет! — повторил еще тверже и тяжелей. — Себе, брат, не соврешь. Не улыбайся. Не кликушествую. Оглянись. Знаешь ведь, какая часть выращенной картошки доходит до потребителя? А наши рыбные беды… А?

— Выпей, Демьян Елисеевич.

Тот с отсутствующим видом опрокинул рюмку в рот, подцепил кусочек осетрового балыка, медленно безвкусно зажевал.

— Теперь вот попутный газ, — снова заговорил прежним тоном, словно и не было никакой паузы. — Через восемь — десять лет в одном Турмагане будет сгорать в факелах…

— М-да, — поддержал друга Румарчук, — даже по себестоимости…

— По себестоимости! — воскликнул Демьян Елисеевич. — А если по стоимости продукта, который можно из него произвести, так эту цифру придется увеличить в пятнадцать — двадцать раз. Вот как! Нет. Бакутины нам нужны как свежий воздух.

— Вот и взял бы его к себе в министерство, — заулыбался лукаво Румарчук. — Был бы у вас под боком собственный бунтарь. Ха-ха!.. Веселая жизнь!..

Не принял шутливого тона Демьян Елисеевич, не улыбнулся ответно и веселости в голос не подпустил, ответил суховато, с приметной укоризной:

— Министерство, брат, не ком пластелина, что захотел, то и слепил. Вот если б министром Бакутина назначить…

— Ну хватил! — изумился Румарчук. — До министра ему еще далеко. Так ведь? Вот и давай подождем, пока он вызреет.

— Такое долгое жданье до добра не доведет…

— Потому мы и отстаем…

— Зачем так мрачно? — в голосе Румарчука наигранная приподнятость. — Бесхозяйственность, авостничество, тяпляпство — от Бакутина не зависят. Тут уж… — передернул плечами, покривил лицо, дескать, хочешь не хочешь, а ничего не попишешь. — Такова субъективная сторона дела…

— Неужто есть и объективная? — живо заинтересовался Демьян Елисеевич и даже перестал жевать, нацелясь взглядом на собеседника.

— Конечно же! — с готовностью откликнулся Румарчук. Он сбросил наигранность, заговорил убежденно, горячо: — Даже машина не может бесконечно на предельном напряжении. Подумай! За что ратуешь? Все, что мы сделали и делаем, все это в конце концов ради того, чтоб человек, человек жил лучше и дольше…

— Вот-вот, — язвительно подхватил Демьян Елисеевич. — Тут-то и зарыта собака. Все хотят подольше да получше. А что для этого надо? Не перенапрягаться. Не волноваться. Пусть горит! Пусть гниет!..

— Ну, знаешь ли, — наконец-то возмутился Румарчук. — Это уж ты извини…

— Не беспокойся. Не в тебя мечу. Сам таков.

— Жажда пострадать за человечество — типичная черта русского характера.

— Может быть, — уже спокойней отозвался Демьян Елисеевич. — Может быть. И все-таки, поверь мне, нужны нам бакутины как подводное течение…

«Чего привязался к Бакутину? — раздраженно думал Румарчук. — Только-только усмирил, укротил его, стало забываться, зарубцовываться, и на тебе… Опоздал, друг Демьян. Не до баррикад теперь Бакутину… Сабитов уволился, прямо и громко высказав причину. Пришлось Черкасову объявлять Бакутину партийный выговор, выводить из состава горкома. И Боков к нему другим боком. Сам позвонил, спросил, что думает Румарчук о начальнике Турмаганского НПУ. „Отменный работник, но широкая, увлекающаяся натура. Ни удержу, ни меры. Когда эти качества в дело — дай бог! А вот коли наперекос…“ — „Слышали о его похождениях?“ — перебил Боков. „Сам исповедался. Я высказал все, что думаю. Во многом виновата жена. Теперь они вместе. Испытание Севером, по-моему, обоим пошло впрок“. — „А авторитет в коллективе? В городской партийной организации?“ — „Авторитету Бакутина можно только позавидовать. Рабочие к происшедшему отнеслись с пониманием. Как и к той истории с особняком. Кстати, и там, и здесь виновата все-таки жена…“ По всему судя, рассуждения Румарчука пришлись по душе секретарю обкома партии. Повезло, — решил про себя Румарчук, вспомнив недавнее, — и слева, и справа в выигрыше. Поздновато вспомнил Демьян о Бакутине…» Но мысли эти он не обнародовал, лишь подуспокоился от них и без особого интереса слушал дальнейшие разглагольствования гостя о турмаганском бунтаре.

— Поначалу он мне, — говорил Демьян Елисеевич, — показался карьеристом наизнанку. Помнишь, я говорил тебе о нем в министерстве? Потом своими глазами посмотрел, послушал его во время заседания Центральной комиссии. Наново перечитал послания и…