Иэн Макьюэн - Мой фиолетовый надушенный роман

Перевод Виктора Голышева

Фото Макнэйра Эванса

Вы должны были слышать о некогда знаменитом романисте Джослине Тарбете, но, подозреваю, память о нем стирается. Время безжалостно к репутациям. У вас его имя, возможно, ассоциируется с полузабытым скандалом и позором. Обо мне, когда-то малоизвестном романисте Паркере Спарроу, вы и не слышали, пока мое имя не связалось публично с его именем. Для немногих осведомленных наши имена накрепко соединены, как два конца двуручной пилы. Его возвышение совпало с моим погружением в безвестность, хотя и не было его причиной. А затем его падение стало моим земным триумфом. Не отрицаю, злодеяние имело место. Я украл жизнь и не намерен ее возвращать. Эти несколько страниц можете считать моей исповедью.

Чтобы она была полной, должен вернуться на сорок лет назад, к тому времени, когда наши жизни полностью и счастливо совмещались и были устремлены параллельно к одной цели. Мы учились в одном университете по одной и той же специальности — английская литература, публиковали наши первые рассказы в студенческих журналах с такими названиями, как «Нож в твоем глазу». (Хотя бывают ли еще такие?) Мы были честолюбивы. Мы хотели стать писателями, знаменитыми писателями, даже великими писателями. Мы вместе проводили каникулы, читали рассказы друг друга и несколько раз пытались заинтересоваться гомоэротическими возможностями. Теперь я толстый и лысый, а тогда был с кудрями и стройным. Мне нравилось думать, что я похож на Шелли. Джослин был высокий мускулистый блондин — образец нацистского Ubermensch . Но к политике совершенно равнодушен. А затея наша была просто богемным позерством. Мы думали, что это сделает нас интересными. А на самом деле вид чужого пениса был для нас отталкивающим. Мы мало что друг с другом делали, но с удовольствием давали людям понять, что все у нас всерьез.

Нашей литературной дружбе ничто из этого не мешало. Думаю, настоящего соперничества тогда между нами не было. Но, оглядываясь назад, сказал бы, что поначалу я его опережал. Я первым напечатался в настоящем, взрослом литературном журнале «Норт-Лондон-ревю». В университете получил степень бакалавра с отличием первого класса, а Джослин второго. Мы решили, что все это не имеет значения, так оно и оказалось. Мы уехали в Лондон и сняли по комнате в Брикстоне, в нескольких улицах друг от друга. Я напечатал второй рассказ и почувствовал облегчение, когда у него вышел первый. Мы продолжали регулярно встречаться, выпивали, читали друг друга и стали вращаться в приятно проторенных литературных кругах. И даже печатать рецензии в солидных изданиях начали почти одновременно.

Те два года после университета были апогеем нашей братской юности. Мы быстро росли. Оба работали над своими первыми романами, и в них было много общего: секс, неразбериха, апокалиптический душок, насилие, толика модного отчаяния и очень хорошие шутки обо всем, что может разладиться между молодым человеком и молодой женщиной. Мы были счастливы, и не было впереди препятствий.

Потом два появились. Джослин, не сказав мне, написал пьесу для телевидения. Такое, я считал тогда, ниже нашего достоинства. Мы служили в храме литературы. Телевидение было всего лишь развлечением, жвачкой для масс. Пьесу немедленно поставили с двумя знаменитыми актерами, и была она темпераментная и благородного направления про бездомных и безработных, о чем я от Джослина никогда не слышал. Прошла с успехом; его заметили, о нем говорили. С интересом ждали его первого романа. Все это не имело бы значения, если бы я в это же время не познакомился с Арабеллой, английской розой, мягкой, щедрой, спокойной, забавной девушкой, на которой я женат до сих пор. До Арабеллы у меня была дюжина любовниц, но на ней все кончилось. С ней я получил все, что нужно было в смысле секса, дружбы, приключений и разнообразия. Сама по себе эта страсть не могла встать между Джослином и мной, между мной и моими амбициями. Арабелла была натурой широкой, неревнивой, отзывчивой, и Джослин ей сразу понравился.