Н. Денисов - Арктический экзамен

— Захворал я. Может, бюллетень выпишешь, а то Чемакин не верит! — Игнаха довольно хихикнул, спрыгнул с подножки, скоро зашагал по улице.

Рыбаков провожал Никифор, давал советы, как лучше пробраться на Кабанье, обещал, если задержатся больше двух дней, прибежать на лыжах прямиком. А на санях лучше пробиваться в объезд, хотя и там намело лошадям по брюхо.

Чемакин правил первыми санями, Егренькиными. Конь трусил по накатанному следу, увлекая за собой весь обоз. Чемакин еще раз оглянулся, ему показалось, что Нюра помахала с крыльца, а может, и не рыбакам помахала, во дворе продолжалось столпотворение.

За огородными пряслами обоз быстро углубился в тайгу, и на задних санях, где сидела молодежь, как всегда, галдели, сталкивая друг друга в снег, а то вдруг затягивали песню.

«Охрипнут, черти, — думал Чемакин. — На холоде только и место петь!»

Еще подумал, что надо бы собрать бригаду да потолковать, новостей он привез с рыбзавода много. «Ладно, как-нибудь потолкуем!» А вслух сказал сидевшему рядом Акраму:

— Позови сюда Виктора и Сашку Бронникова.

— Какова Бронникова? — не понял Акрам.

— Ну Лохмача, язви вас, фамилию у парня затуркали.

…А Соломатины грузили вещи. Насобирался полный кузов, и Афанасий который уж раз подходил в раздумье к рыбацким принадлежностям — к шестам и веслам, трогая их, отполированные до костяного блеска за многие годы на озере.

— Бери, бери, — заметив его нерешительность, с ехидцей произнес Батраков. — Смотришь, когда на проспекте ряжевку раскинешь. Там такие попадаются — в лодку не завалишь!

Алексей Тимофеевич прихромал с базы вместе с Кондруховым. Да еще насобиралось народишку, падкого до редкого зрелища: старушки, бабы помоложе — доярки с базы, не обошлось, как всегда, без Лаврена Михалева. Вертелись два — три пацана — школьники, гостившие в воскресенье дома. Никифор впрягся в работу молча, без приглашений, по-соседски.

Валентин, принимавший в кузове узлы, спрыгнул вдруг на землю, сгреб в беремя тычки с веслами, кинул в кузов.

— Ладно оскаляться, — зыркнул он на Батракова. — Возьмем, а ты что думал? Там тоже есть водоем, рядом с дачей.

— Ну, ну, — с неприязнью произнес Батраков.

— А! Хватит им навозные кучи нюхать. Вон развели, базы не видать!

— Да ты, друг, не много нюхал… А отец твой, можно сказать, жизнь здесь положил… Понятия ты растратил, Валентин Афанасьевич. Что с тобой говорить… Эх — ха!

Афанасий не слышал разговора, ушел в дом за узлами, туда же проворно прошмыгнула одна из бабенок, что побойчей, метился и Кондрухов, которого не покидала дума выторговать у Нюры стиральную машину.

Бабенке той сразу же перепал подарок — две глиняные обливные кринки, которые Нюра забыла упаковать и теперь, не жалея, отдала.

— Баски занавески, — подслащивала бабенка. — Как раз по моей горнице. Ай, баски!

И Нюра, уронив сердце, согласилась отдать и занавески, что продолжали еще держать в доме вчерашний уют, храня маленькую надежду на что-то. На что?

— Снимай. Христос с тобой. — И потом Нюра не раз будет вспоминать и рассказывать о том, как «захолодело в нутре», когда чужие цепкие пальцы проворно раздели рамы, и в доме стало так голо, что не узнала она и белого света.

Когда они вдвоем с Юрием выносили стиральную машину, Кондрухов едва не рухнул на колени:

— Что хошь дам, Нюра, продай!

— Да ты чё, бессовестник? — тут Нюра даже рассмеялась, вспомнив, как Кондрухов крутил в машине брагу. Праздная публика, узнав, в чем дело, тоже посмеялась, и только Валентин решительно отрубил:

— Продай, мать, а что? У нас есть новой марки: крутит, сушит, только не гладит.

И, отсчитав приготовленные деньги, понес Кондрухов желанную покупку, понес, прижав к груди, как носят малого ребенка, прислушиваясь к его сладкому, сонному дыханию.

Как выводили из пригона Зорьку, Нюра не видела, сама отыскала еще заделье в опустевшем дому, поднялась на крылечко, отрешенно глянув на стянутый веревками кузов.

Зорьку повел сам Афанасий, набросив на рога короткий чересседельник. Корова диковато косила карий глаз на забрызганный кровью снег у поленницы и боязливо скрежетала копытами по скользкой леденелой дорожке.

— Пошла, пошла, ведерница, — понукал Афанасий, и уж не понять было — жалеет он о том, что происходит на его подворье, или он со всем согласился и нет в его душе жалости ни к дому, ни к хозяйству, которое порушилось за несколько часов.

Потом пришли Ерохины — Матрена с дочерью, принесли деньги за корову, и Нюра долго отказывалась, мол, тогда и перешлете, когда найдется покупатель, а пока кормите Зорьку, сена хватит. Но Матрена чуть не насильно всучила деньги — в городе пригодятся, а коль не растратите, то отнесите на книжку.