Н. Денисов - Арктический экзамен

Позднее, когда Афанасий расскажет об этом Нюре, она заметит, что не к добру. А теперь Лохмач гнал уцелевшую наседку вдоль деревни. Минут через пятнадцать нес под шубой обратно.

— Витька с Володей дорогу загородили, а то б — хана! Олимпиец, а не курица!

— Руби, — подал топор Афанасий. — И забирай, сварите.

Лохмач замялся.

— Не приходилось, что ль?

— Курицам — нет… Гуся, помню, возле детдома в карьере прижучили… Слышь, там не осталось? Лихотит после вчерашнего. Во рту будто свиньи ночевали!

— Зайди, Нюра поднесет. Осталось вроде.

Из дома Лохмач вышел повеселевший. Отыскали тут же сыромятный ремешок, отмерили — хватит на супонь.

За воротами зафурчал тягач. Валентин залил уже теплой водой радиатор, прогревал двигатель.

— Правильно, — сказал Лохмач. — В городе поживете, свет посмотрите.

Афанасий глянул на него пристально, но ничего не сказал.

В доме хлопотала мать с младшим сыном. Многое было уже увязано, сложено в квадратный сундук, оголились кровати — перины и подушки завернули рулонами, стянув бельевым шнуром. Упаковали в мешки посуду, обкладывая тряпками, чтоб не раскололась в дороге. Поснимали со стен рамки с фотокарточками, оставив на известке невыгоревшие прямоугольники. Верхнюю одежду свалили в общую кучу, чтоб одним беремем отнести в кузов машины. Набралось много всякого добра, без которого немыслимой казалась жизнь и там, в городской квартире.

Не сложили и половины того, что обнаружилось еще в сенях, в кладовке, в подполе, но Валентин, забежав проверить, как идут сборы, сказал, чтоб брали самое необходимое, да кровать с панцирной сеткой, да не забыли отвязать тушу борова, что висела на вожжах в кладовке. Остальное, мол, — солонину, варенья, картошку — заберет по теплу.

— Мамай, чисто Мамай прошел! — начала опять вздыхать Нюра, оглядывая голые стены, на которых уже одиноко висели цветастые, еще не бывавшие в стирке, новые занавески.

— Занавески-то снимать? — спросил Юрий, когда Валентин вышел.

— Обожди, а то совсем голо станет, — остановила мать.

Они уже обо всем поговорили, хватило времени, и теперь Юрий покорно исполнял работу, понимая, что любые уговоры неуместны, да и мать вроде обиделась, когда он едва заикнулся, что не надо покидать Нефедовку. Он подумал, что мать действительно может крепко обидеться: все же не он, а Валентин проявляет заботу, не он приглашает в городское жилье, в комнату окнами на солнышко.

Когда Валентин спятил машину во двор, чтоб поближе таскать, пришли постояльцы. Они принарядились в дорогу в длиннополых серых гусях, напоминая кукольных матрешек, невесть как попавших в это урманное захолустье.

— Собрались, гляжу, — сказал Чемакин хозяину. — А я привел своих, думаю, помочь надо.

— Нищему собраться — только подпоясаться, — хмуро парировал Афанасий.

Зашли всем гуртом в дом, посидеть на прощанье.

— Вы уж не обессудьте, — проговорила Нюра. — Может, чё не так делала.

— Что ты, что ты, — запротестовал Чемакин. — Мы не знаем, как и отблагодарить вас. Как родню приняли, жалко расставаться.

Нюра, как ни крепилась, промокнула платком глаза.

— Чё говорить, мы не двоедане какие-нибудь. Завсяко просто приняли.

— Дровами, картошкой пользуйтесь, — добавил Афанасий. — А уж будете в городе, милости просим, адрес я оставил за божницей в горнице.

— Ключ, Иван Пантелеич, кладите на старом месте, как договорились. А после Матрене передадите, она теперь тут за хозяйку, — сказала Нюра.

А в кабине машины сидели в это время Валентин и Игнаха Яремин. Игнаха принес в своем потасканном рюкзаке пять ондатровых шапок, что «сошил» Лаврен, на разные размеры, как игрушки, ладно, красиво. Видна рука опытного портного.

— Дом, значит, мать не продает?

— Ни в какую.

— А коровенку?

— Тебе зачем? Отведет пока к Матрене Ерохиной. Та продаст кому или в совхоз сдаст, как отелится.

Тут Игнаха приметил на улице Галину — шла с фермы, — уставился через лобовое стекло.

— Что, глянется? — спросил Валентин по-деревенски. — А это кто к ней выскочил от Никифора?

— Падла. Ребра переломаю когда-нибудь, — глухо выругался Игнаха.

Но Валентин не понял, в чей адрес.

— Давай деньгу, а то щас высыпят на улицу, от Лохмача не отвяжешься.

Валентин отсчитал пачку десяток. Игнаха проследил.

— Маловато. На толкучке по куску дают.

— Вали тогда на толкучку. Себе, что ль, беру? А хлопоты, а реализация? То, се…

— Ладно, я побег.

— На рыбалку разве не едешь?