Кейт Аткинсон - Боги среди людей

— Страх какой! — отшатнулась миссис Беннет. — Ребеночку такое давать негоже.

Но Лиллиан взяла матерчатую зверушку и сказала Тедди:

— Вот спасибо. Я это сберегу.

— Ладно, мне пора. — Тедди поднялся на площадку. — Приятно было с вами познакомиться. Ну, в добрый час тогда, — добавил он и только сейчас сообразил, что это были прощальные слова Вика.

По ночам он плакал в подушку, не понимая, за что ему это все. За то, наверное, что он какой-то не такой? Все ему об этом твердили: мама, бабушка, порой даже сестренка… Но в чем же дело? Ведь если узнать, что в тебе не так, то можно постараться как-то это исправить, правда-правда. Очень, очень постараться. И тогда, быть может, закончатся эти мучения, и злая ведьма, которая прикинулась бабушкой, отпустит его домой, и он никогда в жизни больше не совершит ни одного плохого поступка.

Каждый вечер, укладываясь спать, Санни в отчаянии перебирал в голове свод непонятных правил, вопросов и придирок (со всех сторон), без которых в «Джордане» не обходился ни один день (стой прямо; жуй с закрытым ртом; избавь, не тащи в дом всякую грязь; почему не вымыл уши — собрался в них картошку выращивать?; покажи, что в руке; какое безобразие!). Что ни сделаешь — все не так. От этого он совсем извелся. И забывал говорить «спасибо» и «пожалуйста», чем предельно возмущал бабку.

Рыдания приходилось заглушать, а иначе она с топотом взбиралась по лестнице, врывалась к нему в комнату и приказывала умолкнуть и спать. «И не заставляй меня подниматься сюда еще раз, — непременно добавляла она. — Эти ступеньки рано или поздно меня доконают». Вот было бы хорошо, думал Санни. А зачем она поселила его под самой крышей, если не может подниматься по лестнице?

Отвела ему какую-то клетушку, хотя называла ее «детской», — убогую каморку на чердаке, который опять же величала «помещением для прислуги», хотя сама приговаривала, что настоящей прислуги в доме больше нет. А те двое, что остались, — миссис Керридж и Томас — никогда сюда не лазили. Нынче, говорила бабка, семья оказалась в стесненных обстоятельствах — вот почему миссис Керридж, приходившая каждое утро, занималась и уборкой, и стряпней, а Томас, живший в хижине у ворот, перекапывал, пересаживал и подправлял садовые «дебри». Санни не любил Томаса. Тот вечно спрашивал: «Ну чё? Хошь зайти, на берлогу мою глянуть, барчук?», а сам гоготал, будто смешней этой шутки ничего на свете нет, и не стеснялся, что во рту дырки чернеют, потому как половины зубов не хватает. И у Томаса, и у миссис Керридж был странный говорок, монотонный, тягучий. («Норфолкские мы», — объясняла миссис Керридж.) «Что с них взять: селяне, — говорила бабка. — Хотя люди порядочные. Более или менее».

Томас и миссис Керридж постоянно брюзжали: каждый считал, что другой «выслуживается перед хозяйкой», но еще пуще брюзжали они из-за Санни, от которого «только лишние хлопоты». Это говорилось прямо в его присутствии, как будто он — пустое место, хотя Санни сидел с ними за кухонным столом: Томас курил свои неизменные «Вудбайнз», а миссис Керридж пила чай. Его так и подмывало спросить: «А где у нас нынче господин Этикет?» — мама непременно обратилась бы с этим вопросом к Санни, посмей он только сказать что-нибудь невежливое о присутствующих. Вообще говоря, господин Этикет не остался бы без дела, поселившись в «Джордане». А Санни зарекся бы вести себя невежливо, если бы только его отпустили домой.

И все равно, чем находиться в любой комнате этого особняка, лучше уж было сидеть на кухне, в тепле. Если повезет, здесь и поесть давали. Когда он подолгу отирался на кухне, миссис Керридж его подкармливала — с той же небрежностью, с какой бросала объедки собакам. Бабка с дедом питались скудно, и у Санни вечно подводило живот. Он рос, ему требовалось нормальное питание. Даже мама так говорила. И что совсем уж невыносимо, за едой на него градом сыпались замечания: жуй-с-закрытым-ртом-не-горбись-нож-в-правой-руке-вилка-в-левой-где-тебя-воспитывали-в-хлеву? По словам бабки, за столом он вел себя «ужасающе», как свинья, а раз так, то впору и кормить его помоями, как свинью.

— Свиней-то хозяева нынче не держат, — приговаривала миссис Керридж, — а то б тебя самого, ей-богу, свиньям скормили. — И ведь даже не угрожала, а просто делилась мыслями.