Сергей Жадан - Ворошиловград

— Воскресенье, — ответил я, не понимая, куда он клонит.

— Точно, Герман, — сказал на это Травмированный, — точно. А значит сегодня что? — спросил он, озирая друзей.

— ИГРА! — выпалили они на одном выдохе и снова радостно заревели.

— Понял? — спросил меня Травмированный.

— Понял, — не понял я. — Я думал, вы давно не играете.

— Вообще-то мы и не играем, — сказал на это Травмированный, — но сегодня, Герман, особый случай. Мы сегодня ИГРАЕМ. Более того — сегодня мы играем с ГАЗОВЩИКАМИ.

И вся компания снова откликнулась возбужденным ревом.

— Поэтому давай, браток, — подтолкнул меня Травмированный, — занимай свое место. Ты нам сегодня нужен.

Я прошел по салону, нашел свободное кресло, сел и огляделся. Автобус тем временем поехал, водитель крутил по разбитому асфальту, минуя множество ям, наконец выполз на трассу и притормозил.

— Эй, батя! — закричал водителю Вася Отрицало. — Давай какую-нибудь музыку включи!

— Давай, батя! — радостно подхватили Балалаешниковы. — Давай музыку!

— Давай, дарагой! — заорал вслед за ними Гоги. — Давай музыку!

И весь остальной спортивный коллектив тоже загудел, требуя музыки, а когда водитель недовольно оглянулся, они забросали его старыми рваными майками и хрустящими от пота гетрами, и тот не выдержал, врубил на полную какие-то жуткие запилы каких-то эй-си-ди-си, 81-го года, назад в черноту, назад в никуда, через смерть к рождению, поближе к богу и дьяволу, сидевшие сзади в раскаленном салоне подпевали вместе со всеми. Икарус резко сорвался с места, игроки попадали на свои сиденья, довольно перекрикивая динамики, стаскивая с себя тельники и свитера и вынимая из больших спортивных сумок футболки с набитыми на спинах трафаретом номерами, отыскивая в пакетах черные спортивные трусы, бинты и щитки, всю свою амуницию, переодеваясь в этом мраке, стукаясь головами и заваливаясь на кресла, когда автобус попадал в очередную яму.

— Эй, а Герычу? — вдруг крикнул один из Балалаешниковых, младший, Равзан.

— Точно, а Герычу? — вспомнили обо мне все и снова начали копаться в сумках.

И Жора Лошара бросил мне футболку, влажную, как железнодорожные простыни. А Андрюха Майкл Джексон стянул с себя спортивные трусы, под которыми у него были еще одни, точно такие же, и отдал мне, словно отрывая от сердца самое дорогое. А Саша Питон, сверкая одним глазом, достал новенькие гетры и тоже бросил. Давай, Герыч, — кричали все, — одевайся, выебем сегодня газовщиков, по полной выебем! Я стащил танкистские доспехи и надел форму. Футболка была велика, в трусах я стал похож на солдата, который проходит курс молодого бойца, но всё это были мелочи. Чего-то не хватало. Я чувствовал, что не готов к игре и тщетно заглядывал под кресло, пытаясь найти там ответы на все свои вопросы.

— Ребята! — снова закричал Равзан. — Он же босой!

— Ах ты ж йоб! — согласились ребята. — И правда! Дайте ему бутсы! Кто-нибудь дайте ему бутсы! — умоляли они друг друга.

Но лишних бутс ни у кого не было — ни у Саши Питона, ни у Семена Черного Хуя, ни даже у Андрюхи Майкла Джексона, который стянул с себя еще одни черные трусы и отдал их старшему из Балалаешниковых. Разочарование повисло между нами, вся эта затея вдруг утратила смысл, ведь какая польза от меня, если у меня нет бутсаков. Не выйду же я играть в берцах. Я посмотрел на Травмированного и развел руками, как бы извиняясь за свою непредусмотрительность. И остальная команда тоже посмотрела на Травмированного, словно ожидая от него чуда, будто надеясь, что сейчас он накормит нас всех пятью хлебами и обует одиннадцать человек основы в одни волшебные бутсы, которые приведут нас к полной и безусловной победе. Травмированный тоже ощутил общее напряжение, поймал важность этого момента, наклонился, вытащил откуда-то из-под кресел свой потасканный дипломат, с такими в восьмидесятые ходили пионеры, инженеры и военруки, положил его на свое колено, балансируя между кресел на одной ноге, неторопливо открыл и легким движением достал оттуда свои старые запасные адидасы, в которых гонял еще пятнадцать лет назад. Команда смотрела на адидасы завороженно. Ведь были это золотые бутсы Травмированного! Сшитые леской в нескольких местах, без двух шипов на подошве, неопределенного цвета, они пахли полевой травой, которая въелась навечно в затертую до дыр кожу. И, протянув их, Травмированный сказал:

— Держи, Герыч, — это специально для тебя.

Команда поддержала своего капитана товарищеским ревом и искренним братанием. Я взял бутсы и сел на место.