Георгий Семёнов - Голубой дым

Конца этой болтовне не было и быть не могло бы, если бы поезд не прибыл к московскому перрону.

Счастливый человечек пожелал доброго здоровьица, велел и «дамочке», то есть Дине Демьяновне, тоже болеть за ЦСКА и потерялся в толпе.

— Жулик какой-то, — сказала она брезгливо. — Как у вас хватало терпения слушать?! «Он мне обязан, они обязаны...» Противно.

А Денисов вдруг разозлился и сказал вопреки собственным своим убеждениям, как это бывало с ним в минуты раздражения:

— Ну почему жулик? Зачем такая категоричность! Живет человек, работает, встает спозаранку, едет в Москву на работу... Почему жулик?! Как у вас легко все это... Не зная человека... Не всем же книжки читать...

Он почувствовал опять, что переборщил, и замолчал, мысленно продолжая это свое «не всем же книжки читать!». Сам он мало читал, если не сказать, почти ничего не читал, но это не очень-то и мешало ему в жизни. Он говорил: «Чем книжку на диване лежа читать, лучше я со спиннингом по речке пройдусь, воздухом подышу и природой полюбуюсь». Так и жил, занятый по горло делами в части, и никто не вправе был бы обвинить его в том, что он мало читает: все знали — некогда! Он летчик, а не читатель, и в случае чего — от него потребуют не знаний литературы, а умения летать, стрелять, бомбить и в конечном счете убивать врагов. «Враг хорош только в том случае, когда приобретает температуру окружающего воздуха». Денисову по наследству досталась эта отцовская заповедь, определившая его назначение в жизни. «Было бы чего читать, — говаривал он в своем кругу. — Читать-то нечего! Пишут всякую чепуху». И с ним не спорили. Он только сам с собой иногда спорил, когда по телевизору смотрел какую-нибудь передачу о литературе. Мрачнел, понимая, что надо бы заняться самообразованием, но не было у него привычки к чтению да и времени не хватало, особенно с тех пор, как стал он командовать эскадрильей.

А теперь вдруг вся его злость обернулась таким нелепым образом: «Не всем же книжки читать...»

— Это вы про что? — с усмешкой спросила Дина Демьяновна. — Про ту самую книжку?

— Какую книжку?

— Про ту единственную, которую вы сами когда-то осилили... в поте лица.

— Ага, про ту. Вы извините, мне не очень-то хочется попадать в комендатуру, я должен тут почистить ботинки, побриться.

— Пожалуйста, пожалуйста...

И они, не простившись, разошлись, как случайные попутчики, разговорившиеся в поезде. А вернее, разбежались. Дина Демьяновна убыстрила шаг, как только они вышли с перрона на площадь, а потом побежала к метро, словно опаздывала. Сизые голуби, пасущиеся на асфальте, шарахались от нее, разбрызгивались серыми, жирными лепехами. Глаза ломило от белесого утреннего света, голова кружилась от привокзальной людской сутолоки, от того угнетающего ритма, от которого давно уже отвыкла, не вставая так рано и никогда еще не испытывая такой отвратительной пустоты и усталости. В это утро она вполне могла бы понять человека, который сказал бы ей в отчаянии: «Жить не хочется...»

«Да, конечно, конечно, — думала она, отвлекаясь. — Это, конечно, тоже можно понять. Тоже одиночество. В конце концов, человек в одиночку ищет счастья. Но нужен рядом тоже одинокий... Чудак этот — Сыпкин... Это он говорил. Тоже одиночество. Единственный, кто меня любит по-настоящему, — это Сыпкин. Милый Сыпкин, если б ты знал, как мне сейчас тяжело! Сейчас, сию минуту, если б ты появился сию секунду... Я бы, наверное, поцеловала тебя и заплакала бы в два ручья. Да, конечно, блажь... Всё блажь!»

Однажды он напугал ее. В теплый зимний день, когда все таяло, как в конце марта, она сидела за столиком у окна, оформляя новые книги, и вдруг в форточку прыгнуло что-то большое, шмякнувшись о стол с живым каким-то и тяжелым, мягким, шуршащим звуком! Кошка? Ужас! Дина Демьяновна отпрянула в испуге и чуть не упала от неожиданности... Но кошка тут же превратилась в белый букет зимних хризантем, тяжелых и курчавых цветов, пахнущих холодной весенней землей. «Какой идиот?! Кто это? — спросила она с негодованием. — Вот я сейчас догоню и этими цветами по башке!» — «Это Сыпкин, — сказала девочка, работавшая в тот день на выдаче. — Я заметила, это он, Дина Демьяновна».

С тех пор не раз она находила у себя на столе большие и крошечные весенние букеты цветов, хотя никогда не встречала Сыпкина, который избегал ее. Впрочем, жесты эти вовсе ее не трогали, ей неприятны были его цветы, не вызывавшие в ней ничего, кроме злой насмешки. «Опять этот шизоид! — говорила она девочкам. — Если кто-нибудь из вас увидит его случайно, скажите ему, что я запрещаю это делать и вообще... пусть вернет книги». Иногда она даже выбрасывала цветы с той редкой жестокостью, на которую способна, наверное, только женщина, презирающая назойливого и неприятного ей поклонника. Но цветы опять появлялись и увядали в глиняной вазе или в стакане, ни о чем, впрочем, не напоминая Дине Демьяновне: просто она жалела срезанные, но все-таки живые еще цветы.