Георгий Семёнов - Голубой дым

Дина Демьяновна, в душе которой исподволь закрутился уже сложнейший механизм самооправдания, не могла даже и подумать, что и Денисов тоже искал в себе какие-то такие мотивы, которые могли бы снять с него тоскливое напряжение. Ум его был менее изворотлив, и он мечтал лишь о том, чтобы скорее отодвинуться во времени от этой дурацкой и отвратительной ночи и приглушить угрызения совести.

«Я дурак, — думал он о себе. — Нет на свете большего глупца и идиота! Ну что теперь подумают Простяковы и дядя Сережа?! Как им объяснишь, что, в общем-то, ничего и не было. Ровным счетом ничего. И не могло быть в первую же ночь! Я не из тех...»

Его, правда, успокаивало то обстоятельство, что с женой он встретится еще не скоро, а к тому времени он постарается уговорить себя, что ничего не случилось и не могло случиться. Он, конечно, поверит самому себе, ему и раньше это всегда удавалось. И он не очень-то беспокоился на этот счет.

Важно было скорее остаться наедине с самим собою, а потому он в шестом часу утра стал уже поторапливать Дину Демьяновну, рассчитывая в Москве, на вокзальной площади, почистить ботинки и забежать в парикмахерскую, а потом выспаться как следует, сходить в Сандуны и пообедать в ресторане. Он знал, что этот обед под оглушающий грохот оркестра снимет с него напряжение, а время, которое как будто бы остановилось теперь, снова поскачет вприпрыжку. А потом Судак, серый пляж, зеленое море, горы... Лишь бы скорее уехать отсюда. В жизни не испытывал еще такого гнусного нетерпения! Ему прикрикнуть хотелось на медлительную эту женщину с недоразвитой, не знавшей еще молока грудью, и он с трудом сдерживался, леденея от тоски.

В душном вагоне все окна были еще по-зимнему задраены наглухо, и пот слезами стекал по мутным стеклам. Утренний поезд часто останавливался, забирая на каждой платформе новых пассажиров, многие из которых были знакомы друг с другом, здоровались, перекидывались шутками, мелкими новостями.

Денисову в общем-то повезло, напротив уселся пожилой человек с покатыми, жирненькими плечами, с японской какой-то улыбочкой на расплывшемся счастливом лице и очень разговорчивый. Он был, наверное, трезв, но казался хорошо опохмелившимся, любвеобильным, доверчивым и хвастливым алкашом. Из всех сидящих он выбрал в собеседники майора, а Денисов был на этот раз не против пообщаться, потому что таким способом тоже мог уйти от Дины Демьяновны, с которой не знал уже, о чем говорить.

Мужичок, все газеты начинавший читать с сообщений о спорте, о чем он сразу же сообщил Денисову, а целиком читавший только «Советский спорт» и «Футбол — хоккей», — мужичок этот, которого сразу же возненавидела Дина Демьяновна, стал хвастаться коротким знакомством с известным хоккеистом. Он явно гордился этим, сознавая свое превосходство над другими людьми. Он наверняка считал, что ему завидуют те, кто не знаком ни с одним футболистом или хоккеистом. Своего же знакомого называл по имени, запросто, словно был другом его и ровесником. Был он глуповат, стараясь украсить свою речь особой, игриво-вежливой интонацией, и часто употреблял слово «кыничок», имея в виду коньяк, и при этом «кыничке» улыбался с какой-то греховной, похотливой слезинкой во взгляде, точно говорил что-то неприличное.

— Мы с Валерой, конечно, кыничок прихватили по пути, а у меня в холодильнике эскалопчики были. Лида их поджарила, супруга моя, и они, как пышечки румяные, у нас на тарелочках. Я эти эскалопчики достаю по знакомству, конечно. Так это можете себе представить, какие эскалопы! Тот человек, который мне делает эти эскалопы, он мне просто обязан... Ну и можете себе представить! А Валера кыничок разлил по бокалам и вот, ей-богу, клянусь, поднял тост за меня! Уж очень ему эскалопчики понравились... Приходите, я и вас угощу. Кыничок купим, посидим... Я ведь водку эту в рот не беру... Если бы я водку пил, я бы давно уже... то-то... Я прямо так всем и говорю — ты меня водкой не угощай, все равно не буду, а если хочешь угостить — угости кыничком. У меня здоровье не позволяет. Можете себе представить, если каждый, который мне обязан, угощал бы меня водкой, я бы уже спился. Валера, тот молдавский кыничок любил. «Давай-ка лучше молдавского возьмем, — говорит, — молдавский мягче». Ах, Валера, Валера! Золотой был парень. «Молдавский, — говорит, — возьмем». Это тот, что с аистом... Мягкий кыничок. Я и сам его с тех пор полюбил. Под эскалопчики ой как хорошо идет! А Лида мне всегда эскалопчики поджарит. Они у меня всегда в холодильничке...