Людмила Рублевская: Жених панны Дануси

Час назад Гипархия украдкой положила в рот умершего обол —необходимую плату Харону... Бывают моменты, когда суеверия необразованной толпы не кажутся такими уж бессмысленными... Гипархия затаенно вздыхает — от этого вздох получается судорожный, похожий на плач. Нельзя... Вон они, непреклонные киники, верные ученики мудреца Кратета. Каждый — самодостаточен, каждый презирает материальные блага, а также немудрых людей, их суетливые дела и ненужные знания...

Аскесис.. Апайдеусия... Автарксия...

Сколько упреков пришлось выслушать учителю! Уступил желаниям плоти... Отошел от бесстрастности настоящих мудрецов... И вообще, как говорил Теофраст, нельзя одинаково хорошо служить женщине и книге. Не из-за этих ли упреков так старался Кратет доказать всему миру, что она, Гипархия — не помеха мудрости, но вместилище ее... “Сосуд” мудрости... Ха!

Он увел ее из родительского дома, и больше никогда не лежала она на мягких ложах, не одевала красивых одежд. Он спал с ней на виду — на перекрестках, в короткой южной тени платана, на ровном, как уверенность, берегу... Он стыдился своей слабости, он мучил ее... И мучился с нею... О, эти жадные насмешливые глаза... И хохот...

Гипархия почувствовала, как щеки вновь запылали от давнего стыда. Он, Кратет, уподоблялся собаке и из нее сделал собаку... Именно так называли ее румяные фиванские матроны...

А он страдал.

На императорских пирах и в холодных пещерах она ощущала его жгучую, безнадежную ревность, загнанную в самые глубины сознания и от того неуничтожимую. Он отдавал ее, свою Гипархию, чужим взглядам и суждениям, он не ограничивал ее свободы ни в чем — она могла бы пойти с любым... И он не мог не страдать от сознания такой возможности...

По краю неба протянулись туманные желто-розовые полосы, нежные и радостные. Такие следы мог бы оставить Сфинкс на золотом песке пустыни.

—Ты не должна сожалеть о бесполезном человеческом прахе, Гипархия!

А, Зенон... Любимый ученик... Он уж точно не уступит желаниям плоти...

Гипархия не отвечает, и Зенон, укутанный в выцветшие лохмотья, — про такие Сократ говорил, что сквозь них просвечивает честолюбие их хозяина, — уходит в вечер, в вечность, в себя...

Тело Кратета тяжелое и холодное, словно окаменевшее. Наверно, мыслящий камень был бы идеальным философом. Самодостаточный, независимый...

Эти долгие ночи на холодных камнях! Рядом храпит горбатый хромой старик, от которого несет псарней...

Чушь! Какая чушь! Быть примером — жить ради того, чтобы быть примером ,— превратиться в живой пример — “Собака!”.

Ненавижу...

Гипархия решительно опускает голову умершего на песок и встает. Ноги занемели... Что теперь? Серые балахоны философов сливаются с сумерками. Море дышит прохладой и соблазном дальних путешествий... Может быть, там, где утонуло солнце, действительно есть придуманный Кратетом остров Пера —”Сума”, на котором живут одни философы, растут чеснок и смоквы и никто ни с кем не враждует?

Гипархия отбрасывает за спину распущенные в знак траура волосы. Темный водопад, в котором тонут... Она все еще красива! И еще может иметь детей...

Женщина закрывает лицо руками. Теперь она свободна новой свободой. Когда-то ее избавителем от обычной женской доли был Кратет — теперь она свободна от Кратета...

Что дальше?

Гипархия оглядывается на жалкую остывшую плоть...

Как он смотрел на нее тогда, когда она выбирала...

Отблеск этого чувства был всегда в его взгляде.

Чувства... Какого?

Сколько названий придумано для обозначения любви в зависимости от оттенка чувства: эрос — любовь-страсть, потос — желание, харис — уважение, агапе — преданность, филия эретике — дружба...

А как называется их любовь?

Женщина упала на колени. Как больно... Самые горькие слова — “никогда”, “навсегда”...

Спаси меня, моя философия... Его философия...

Автарксия.. Апайдеусия... Аскесис...

Гипархия повторяет эти слова, как молитву. Но постепенно они сменяются другими, тихими, таинственными: харис... эрос... агапе...

Звезды, крупные , прекрасные, вспыхивают одна за другой на темно-синем небе Эллады. В миртовых рощицах подчеркивает тишину стрекот цикад. На перекрестки дорог направляет свое зеркало Геката, богиня ночи, ожидая положенных ( и неизбежных, как человеческие зло и неблагодарность) жертвоприношений. Угрюмый Харон собирает в бездонный кожаный кошелек оболы. Бедные монеты позвякивают глухо и жалобно, словно тоже умирают...

На благословенном берегу теплого моря, неподалеку от славного города философов, над телом старого Кратета-киника рыдает знаменитая Гипархия.