Людмила Рублевская: Жених панны Дануси

Афанасий Афанасьевич остался горевать, а я тихонько ушел... Слава Богу, у меня хватило юмора посмеяться над ситуацией... Хотя рана на самолюбии оказалась болезненной. С надеждой на богатое наследство или премьерство в известном театре я распрощался... Зато владею итальянским языком и французской борьбой. Не говоря уже об умении метко целиться в жестяных уток.

История, рассказанная Владом, заставила всех искренне расхохотаться и на некоторое время забыть тяготы.

— А я думала, ты такой самовлюбленный премьер, — с неожиданной прямотой сказала Зося. — Знаешь, а ты, наверное, больше понравился бы мне в то время, когда был наивен и верил в чудеса.

Влад онемел и отвернулся к окну, видимо, чтобы никто не заметил, как краска прилила к щекам... А Дорота с преувеличенным равнодушием заговорила, гладя тонкими пальцами обычную фарфоровую чашку, словно это был котенок.

— А я видела тебя, Влад, в роли Ариэля в пьесе "Буря"... Это было... здорово.

Влад со вздохом произнес:

— Было один раз. Заболел исполнитель, вот меня и одели в золотистый парик и белый хитон... Половину слов не знал, суфлер чуть не надорвался, шепча. Ну и ария, конечно... Лучше не вспоминать.

— Ну почему ты так о себе? — в голосе Доротеи звучала неподдельная боль. — Я после три раза бегала на тот же спектакль, чтобы тебя увидеть. Но были уже другие исполнители.

Зося фыркнула, как рассерженный котенок.

— Ну, Доротка, а я все думала — почему ты меня на этот занудство таскаешь...

— Если занудство — так чего не отказывалась? — Дорота поджала губы и от этого еще больше стала похожа на викторианскую классную даму.

— Почему не отказалась? — медленно переспросила Зося и мечтательно откинулась в кресле. — Потому что... потому что... я была дочерью швеи, у которой твоя мать заказывала бархатные платья и кружевные блузки, и без тебя попасть в театр, да еще в партер — это было мне не по деньгам.

Дорота густо покраснела.

— Зося... Разве между нами когда-нибудь возникали такие... вопросы? Как сегодня говорят — классовые? Да мне никогда в голову не приходило, что я в чем-то... другая...

— А жаль, что не приходило, — в голосе Зоси вдруг зазвучало что-то жесткое. — А вот мне приходилось часто думать о подобных вещах... Например, чтобы никто в классе не заметил, что у меня единственной не тонкие, шелковые, как у вас, а старые вязаные чулки.

— Девушки, не ссорьтесь, — вмешался пан Белорецкий. Но тут же подал голос Ной.

— А никуда от классовых вопросов не денешься. Потому что революция всех сравняет. И тем, кто должен что-то потерять, тяжелее других... Посоветую одно: не стоит жалеть о том, что было.

Дорота проговорила:

— Разве мне жалко? Если бы здесь устроили что-то достойное, да ради белорусского дела... Я бы с радостью сама отдала этот дом. Но здесь будет какая-то очередная контора.

— Не "какая-то", а комитет по делам образования! — с вызовом проговорила Зося. Влад выразил общее недоумение:

— А ты откуда знаешь? Работать там, что ли, собралась?

— А почему бы и нет? — Зося осмотрела всех зелеными дерзкими глазами. Пан Белорецкий медленно проговорил:

— А она уже согласилась на эту работу... Правда, Зося?

В доме на минуту наступило молчание.

— Ну и что?

Губы Доротеи дрожали.

— Я не имею права тебя упрекать...

Зося гордо вскинула голову, ее волосы будто искрились рыжим огнем.

—Упрекать? За что? За то, что я собираюсь работать ради просвещения своего народа? Вы здесь, как слепцы, испугались первого холодного ветерка. Если происходят перемены — это всегда мучительно, но если не сломается внешняя, твердая оболочка — не покажется и живая, чувствительная сердцевина времени. Надо только перетерпеть боль. Сколько мы мечтали о революции? И вот — мечты, ваши же мечты, сбываются. Создается академия... Ученые Довнар-Запольский, Карский, Лесик, Игнатовский — они же совсем разные, с разными убеждениями. Но работают вместе, на создание Беларуси. Вам, пан Белорецкий, следует стать рядом с ними. Влад, вместо того, чтобы изображать романтическую разочарованность, просился бы в труппу Голубка. Конечно, роль Гамлета тебе там не дадут. Но это белорусский театр!

Ной восторженно улыбнулся в ответ.

— Согласен, Зося! Нам есть на что надеяться.

— Может быть, на воссоединение Беларуси? — мрачно сказал Влад. — Это же позор какой — разделили край надвое, все молчат... Короче, “Кавалі другія, а ланцуг той самы – песні ўсе старыя неаджытай гамы…”. Фабиана Шантыря расстреляли, хотя уж такой большевик был — вместо знамени носи. На Украине поэта Грицко Чупринку к стенке поставили... В России — Николая Гумилева, который про негров и принцесс писал...