Василь Ткачев - Под городом Горьким

– Вот и встретились,– надо было видеть наглую улыбку на лоснившемся, гладко выбритом лице начальника городского отдела милиции.–Я понимаю, товарищ Моресанов: самого Мельника вам было никак не достать, а кресло и школьник может уничтожить, дай только ему волю. Ну, так что теперь будем с вами делать? Пятнадцать суток, или тридцать на двоих, для вас будет достаточно. А потом кресло купите. И вернете училищу, да-да!.. Оно теперь стоит несколько ваших заработных плат. Ощутите. А то иной раз мы бываем горделивыми, надменными... Ну, ну! Но, как показывает жизнь, от себя не убежишь. Вот и ты попал в силок. Ну, скажи, скажи что-нибудь, Моресанов! А Мельник, между прочим, был хорошим человеком...

– Отчего – был?– насторожился Моресанов.

– Правильно, правильно: и есть,– поправился Стремоусов.

–Тогда смотря для кого он хороший,– промолвил преподаватель.–Для вас хороший, не возражаю... В городе одно более-менее престижное училище – это наше, и здесь учились, учатся и, надеюсь, больше не будут учиться ваши далекие и близкие родственники, дети друзей и знакомых...

– Чем я вам так не угодил?

– Я же вам как-то раньше все объяснил... В нашем училище должны учиться одаренные дети. Неважно, кто у них отец, мать... Я всегда был против блата. И взятки не беру. Лучше в одном костюме ходить, чем запятнать совесть...

– Простите, а как же вы кормите семью?– выпучил глаза на Моресанова подполковник.– Поделитесь опытом, если не секрет.

Моресанов ответил не сразу:

– Тяжеловато. Не спорю.

– А Мельник купил зятю новую иномарку. И сам уедет на «мазде» . А почему? А потому, уважаемый, что умный человек, голову на плечах имеет. Вот так надо и жить...

– Не учите меня, будьте добры,– запротестовал Моресанов.

– Да вас, смотрю, поздно учить,– смирился подполковник.–Ну, что ж... Будем считать, что разговор окончен. Посидите пока. А там уж что прокуратура скажет...

За дверью послышался голос Пырха, тот, никак, поднял бедлам: по-видимому, припомнил, что в столице он и не такое сознательно вытворял и ничего, а здесь и слово им не скажи!.. Надоело. Сколько можно терпеть? «Пустите меня-я-я!» Пырх, конечно же, припомнил еще, что у него срываются занятия, но кому это интересно? Капитану? Подполковнику? Чтобы вел он себя более достойно в милиции, кто-то ткнул ему в бок кулаком, а, может, стукнул и по голове – здесь, в кабинете начальника, Моресанову не было видать всего этого, но когда Пырх завопил не своим голосом «уй-й-й-й-й!», он был уверен, что все так и было.

Стремоусов нажал на кнопку и приказал капитану, который просунул голову в дверь:

– Уведите. И того вместе с ним...

Выходя из кабинета, Моресанов повернулся к подполковнику, улыбнулся:

– А тот «кусок золота»... помните свою племянницу, которая училась у нас по вашей протекции... так и не научился играть ни на одном музыкальном инструменте. Не заблестело золото... Встретил на днях ... работает тот «кусок золота» на базаре в торговом ряду...

– Выйдите!– Стремоусов грохнул кулаком по столу.

Пырх уже более не напоминал о столице, молча ковылял впереди Моресанова и прикидывал в уме, на кого раскинут его уроки. И – нисколько не укорял себя, что оставался возле догоравшего кресла до последнего... Хоть, может, и не надо было надеяться на Степана Викторовича, а дергать? А что, когда его уже и вовсе нет в городе?..

Как только за Моресановым закрылась дверь, бывший директор местного музыкального училища Мельник выглянул из небольшой комнатки, предназначенной для отдыха, что была сразу же за спиной Стремоусова. Они обменялись взглядами. Улыбнулись.

– Ты все слышал. Это кресло им долго будет помниться, – пообещал подполковник и взял в сейфе початую бутылку коньяка.–Потому что жить не умеют. И самое главное – не хотят, идиоты, учиться. Вот в чем беда. Вот в чем их изъян. Подсаживайся, Степан Викторович, к столу. Волновался, вижу...

Мельник подтвердил:

– Да не железный...

– Руки трясутся. А волновался напрасно. Напрасно волновался, почтенный. Мы друзей в беде не бросаем. Ну, сожгли стул...

– Кресло, – поправил Мельник.

– Ну, сожгли кресло...Если бы ты раньше нам сообщил, то мы б их всех и замели. Всех!..

– Всех не надо,– замахал руками Мельник.– Нет, нет! Там и хорошие люди есть!..

– Но ведь они же жгли кресло, так бы сказать – тебя!..

– За компанию. За компанию,– Мельник проглотил подкатившийся к горлу комок, потянулся за бокалом с коньяком, поднял его трясущейся рукой. – Не будем о кресле... Забудем. Раз и навсегда. Пускай они думают, что я ничего не знаю. А мне, между прочим, сам Пырх... тот, что с бородкой, и сообщил, что будут сжигать кресло... и что он будет также сжигать... вместе со всеми. Чтобы я, дескать, знал. Предупредил. Молодчина. Свой человек. Если бы он даже и отказался, сделал Пырх и на это упор , то сожгут другие. Так что все равно... конец один. Попросил заранее извинения. Это же я его пригласил в училище. Друг мой институтский словечко замолвил за Пырха...