Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Меня завтра не будет.

— Ничего. Я сам все приготовлю.

— Мхенди становится невыносимым.

Он невольно прислушивался к ее шагам в соседней комнате. Нужно встать и закрыть двери, тогда не будет слышно. Он отгородится от нее. Но он не сделал этого. Он думал о ней спокойно, как о ком-то чужом. Они уже очень давно вместе. Еще с тех пор, как оба состояли в коммунистической партии. Она была тогда молода и хороша собой, были у нее и другие достоинства. Она вышла из партии вместе с ним. Только потому, что вышел он.

— Ты слышал, что я сказала?

— Да.

— Что же ты, не можешь ответить?

— Я пытаюсь работать.

— Если он еще будет распускать язык, я его в дом не пущу. Ты слишком с ними церемонишься. Без этой группы ты куда лучше работал. Только зря время тратишь. Тоже мне, вожди!

Скоро двадцать лет, как они живут вместе. Двадцать лет, как порвали с партией.

— А этого самовлюбленного карлика Мэби я просто терпеть не могу…

Была у него до Мери одна женщина… Кроткая, нежная и добрая. Как ее звали?.. Очень хорошая. Как же все-таки ее звали?.. Воспоминания нахлынули на него, но он решительно преградил им путь. Ему не до сентиментальностей. Мужчина должен работать. А потому жизнь его должна быть устроена. Он должен есть, иметь крышу над головой, отдыхать. Вот что важно. И все это дает ему Мери. Один раз он попытался вырваться, уйти. Попытка не удалась. И хорошо, что не удалась… Дора Смит! Вот как ее звали. Милое простое имя, оно так подходит милой простой женщине. Хватит, Том, возьми себя в руки!

Он заставил себя заняться бумагами, лежащими у него на столе: стал читать их, пытаясь вникнуть в смысл. Снова и снова читал одну и ту же фразу, с трудом сдерживая желание перескочить глазами на следующую.

Он не слышал, как она вошла, но вдруг почувствовал, что она стоит на пороге и наблюдает за ним. Он повернулся и встал. Она стояла, уперев руки в бока. Стояла твердо, уверенно, чуть расставив ноги. И смотрела на него, не отрываясь, с едва уловимым оттенком презрения в глазах.

По горькому многолетнему опыту он знал, что надвигается сцена, что сейчас пойдут в ход слова, острые и неумолимые, как кинжалы.

— Молчишь? Значит, ты согласен с Мэби?.. — сказала она.

«Выход только один, — устало думал он, — только один».

Он подошел к ней.

— Мери…

— Что «Мери»! Эх ты, трус! Что подъезжаешь? Я тебя презираю.

— Я не согласен с ним.

Он обнял ее и притянул к себе.

— Почему же тогда ты не сказал ему этого?

Мери сопротивлялась, отталкивала его. Но он не отпускал ее, и скоро насмешка и презрение исчезли из ее глаз. В них появилось издавна знакомое выражение, всколыхнув в нем желание не менее сильное, чем в те далекие дни. Что-то похожее на прежнее чувство захватило обоих.

«Наступит день, когда не поможет и это, — подумал Лэнвуд, — тогда у нас не останется ничего». Эта мысль испугала его. Он крепче сжал ее в объятиях.

— Мери… Мери, я так одинок… прошу тебя…

Потом они лежали на узкой кушетке, утомленные и успокоенные, — буря была отвращена. Лэнвуд переплел свои пальцы с ее пальцами. Мери, теперь сама женственность, вздохнула:

— Надо было мне родить ребенка, Том. Как жаль, что я тогда не настояла. Все, наверное, повернулось бы иначе.

— Мы ведь решили тогда, что не надо. Мы должны были бороться…

— Но твой народ так и не призвал тебя в вожди. А ты ведь ждал, что тебя позовут. И я поверила в это. Я всем пожертвовала ради того, что так и не сбылось.

Лэнвуд чувствовал, что скоро от ее нежности не останется и следа. Что делать? Как вернуть ее?

— Мы можем пожениться. — Еще не договорив, он понял, что совершил ошибку.

— Поздно, Том. Теперь-то ради чего?

«Она права», — подумал он. Минута близости миновала. Никогда еще она не была так коротка. Мери высвободила свою руку, встала и вышла из комнаты. Лэнвуд закрыл глаза. А статья так и не написана!.. Да, ради чего? Любви и той нет. Он вздохнул и встал. Писать статью.

Удомо сошел с автобуса в Кемдентауне [8] Кемдентаун — район Лондона. . Он проехал остановку, до которой купил билет. Кондуктор бросился к нему, потрясая билетами. Удомо зашагал прочь.

— А, катись к черту, — пробормотал он.

Он подождал, чтобы зажегся зеленый свет, и перешел улицу. У входа в метро стояли два африканца. Они поздоровались с ним. Он ответил. Затем вошел в вестибюль и купил билет до Хэмпстеда.

А вдруг Мэби нет дома? Тогда придется возвращаться домой. Беда в том, что есть одному в конце концов надоедает. Не очень-то весело самому готовить, а потом садиться в одиночестве за стол. Было бы хорошо остаться со студентами, продолжить дискуссию! Но нельзя же докладчику сказать своим слушателям, что у него ни пенса в кармане и он не может заплатить за ужин в их кафе. Возможно, кто-нибудь и заплатил бы за него. А если нет, тогда что? Студенты относились к нему с почтением, ловили каждое его слово. Он не должен ронять себя в их глазах. Вниманием их он завладел — это точно. Такие вещи сразу чувствуются. И это вселяет уверенность. Главное — начать с того, что не вызывает разногласий. Распри, разделяющие племена и кланы, — ничто перед стремлением освободиться от поработителей. Значит, надо отвлечься от всего, что связано с племенной враждой, и говорить только о главном — о борьбе за свободу. Что ж, прием, как всегда, удался.