Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Может, вернется, — выговорил он наконец и почувствовал, что это безнадежно.

Они бессильны. Является белый, говорит: «Пошли», — приходится идти. А оставшимся что? Только ждать. Сделать они ничего не могут. Безнадежно.

Постепенно рыдания Элизы затихли, она лежала без сил и тяжело дышала. Кзума взял ее руку. Рука холодная.

— Ты озябла, — сказал он. — Пойдем к огню.

— Ты иди, я скоро приду.

— Я подожду тебя.

— Нет, иди.

Он вышел из комнаты. Опора подогрела кофе.

— Отнесу ей чашечку, — сказала она. И пробыла у Элизы долго.

Кзума и Мейзи молча сидели у огня.

В уголке тихо плакал Папаша. Потом уснул.

Из комнаты Лии вышли Опора и Элиза. Элиза уже вытерла глаза. Она подошла к Кзуме и села с ним рядом, положив руку ему на колено. Опора подошла к Папаше и повернула его поудобнее, чтобы шея не затекла, а потом тоже подсела к огню.

Молчание длилось. Огонь погас. Зола пошла бледными бликами. Опора выгребла ее и принесла другой совок, с горящими угольями. Никто ничего не говорил. Без Лии в доме не было жизни.

Прошел час.

И еще один, и еще.

Все вздрогнули, когда с улицы постучали. Может быть, Лия? Может быть, ее отпустили? Опора, Мейзи и Элиза разом ринулись к двери. Но то была всего лишь соседка, зашла спросить, не надо ли чем помочь.

Все вернулись на свои места, тишина стала совсем уж гнетущей.

Прошел еще час.

Кзума взглянул на окно и застыл. Там, за окном, стояла Лия и заглядывала в кухню.

— Лия! — крикнул он.

Опора втащила ее в кухню, не знала, где усадить, дала ей кофе, предлагала поесть, плакала и смеялась. Лия с улыбкой принимала ее восторги. Мейзи гладила Лию по руке. Папаша проснулся, увидел Лию и прослезился. Потом опять уснул.

Элиза расплакалась и зарылась в плечо Кзумы.

Они носились с Лией, словно она вернулась из долгих дальних странствий.

Лия взяла Кзуму за руку и улыбнулась ему в глаза.

Явились соседи сказать Лии, как они рады, что она вернулась.

Всем хотелось порадоваться. Перед домом начались танцы — прямо-таки праздник по случаю ее возвращения.

Среди этого веселья Лия отвела Кзуму в сторону и сказала:

— Интересно, кто же убил Дладлу.

— Да, интересно, — подтвердил он.

Но кто убил Дладлу, так и осталось неизвестным.

Сумрак быстро сгущался. Элиза и Кзума шли домой. Так было уже десять дней. Все это время они любили и были вместе. И это было хорошо.

Каждый день, кончив работу, Кзума приходил домой и спал, и всегда, как в тот первый день, когда его разбудило ее присутствие, и приготовление еды, и пение, пела птица и будила его. И голос оказывался голосом Элизы — это она готовила обед.

А иногда, поев, они шли побродить куда-нибудь, где тихо и безлюдно. Говорили на этих прогулках мало — говорить было не о чем. Просто ходили. Близко прижавшись друг к другу, там, где не было людей, где земля была тихая и летний ветерок обвевал их лица, там и ходили. Смотрели на луну и на звезды и на далекие призрачные отвалы, а потом возвращались в комнату и сидели у огня, пока не наступало время Кзуме идти на работу. Тогда Элиза провожала его до того места, где они впервые были одни в тот первый вечер. А там он покидал ее и быстро шагал, удаляясь по тропинке. А она глядела ему вслед. Глядела, пока его не скрывала завеса тьмы. А тогда возвращалась в комнату и спала. Хорошо спать в постели любимого, даже когда его нет и он не может спать с тобой.

В другие дни они, поев, шли к Лии, беседовали там, помогали ей торговать пивом. Теперь, когда Дладла умер, выдавать Лию было некому и торговать безопасно. А Лия всегда говорила, что торговля — это деньги, а деньги — это власть.

А бывало и так, что они вливались в уличную толпу и танцевали на перекрестках. Это тоже было хорошо, когда они там бывали вместе. Жизнь была хороша, а любовь — чудо.

Бывало, Кзума замечал, что Элиза как-то затихает и куда-то удаляется от него, углубляясь в свои невеселые мысли. В таких случаях он уходил и один бродил по улицам с полчаса. А к его приходу Элиза опять была молодцом. И всегда в таких случаях она бывала особенно нежна с ним и вызывала его на любовь. И страсть ее бывала особенно сильной. Кзума дивился, откуда в таком маленьком теле столько страсти.

У Лии они иногда встречались с Мейзи. У той в глазах и на губах всегда был прежний смех. Кзума уж думал, не приснилось ли ему, что Мейзи к нему неравнодушна. Лишь очень редко, когда он на нее не смотрел, она взглядывала на него пытливо, и глаза у нее были странные, без смеха. Но этого Кзума не знал.