Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Привычка. Я же здесь выросла.

— Но я-то вырос в Африке.

— У вас не такое солнце. У нас жара сухая, а у вас влажная, липкая. Ты к своей привык, а я к своей.

Он потянулся к Лоис. Но его остановил звук голосов. По дороге шли двое крестьян, ведя за собой вереницу нагруженных осликов. Проходя мимо, они поздоровались с Удомо и Лоис.

Далеко в море виднелся пароход, он казался неподвижным, пока не нырнул вдруг за линию горизонта. Необъятная, одушевленная масса воды мирно дремала под утренним солнцем. Не видно было даже белых брызг от разбивающихся о берег волн.

— Пора идти. — Лоис вскочила на ноги.

Земля здесь поднималась террасами, покрытыми простиравшимися на много миль виноградниками.

Они дошли до места, где начинался крутой подъем. Здесь проселочную дорогу, идущую дальше в горы, пересекала узенькая тропинка. Они свернули по ней вправо.

— Вот мы и дома, — сказала Лоис.

Коттедж стоял на большом ровном участке, обнесенном изгородью. Вокруг дома росли чахлые фруктовые деревья, сбоку расстилался давно не стриженный газон, тут же валялись обломки детских качелей; альпийский садик, разбитый когда-то перед верандой, зарос сорняками.

Лоис быстро прошла вперед и открыла дверь. На пороге она повернулась к Удомо. Лицо у нее вдруг стало совсем детским.

— Добро пожаловать в мое родовое поместье, Майкл.

Он поставил чемодан, и, переступив порог, привлек Лоис к себе. Когда она подняла наконец на него глаза, они были мокры.

— Ты всегда делаешь то, что надо, Майкл.

— Тебе очень дорого — все это?

— Дороже нет ничего на свете.

Он пропустил сквозь пальцы пряди ее сильно отросших волос.

— Скажи, что ты меня любишь, — попросила она.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Милый…

Они лежали рядом на траве перед домом. Солнце уже утратило свой беспощадный металлический блеск и мирно покоилось на западе, по ту сторону огромного водного пространства. Теперь оно освещало только самые высокие вершины. В медленно надвигающихся сумерках это были единственные островки света.

Лоис отыскала старый заржавленный серп, и Удомо, выспавшись, принялся ловко орудовать им. Теперь лужайка, на которой они лежали, могла сойти за настоящий — хоть и пожелтевший — газон.

Юркие короткохвостые ящерицы шныряли по стенам дома, они двигались взад и вперед, по кругу и по диагонали. Взрослые — длиннохвостые и важные, держались с достоинством. Они оживали только, когда нужно было выбросить язык и схватить глупую зазевавшуюся букашку.

— Прислушайся, — прошептала Лоис.

В наступающих сумерках набирал силу хор цикад.

— Совсем как дома, — сонно пробормотал он.

Лоис перевернулась на живот, приподнялась, опираясь на локти, и заглянула в его обращенное к небу лицо.

— Это и есть твой дом, Майкл. Если бы мы могли прожить здесь всю жизнь!

Он открыл глаза. Лоис прочла в них предостережение.

— Не прячься в свою скорлупку, Майкл.

— Ты же знаешь, что я должен вернуться.

— Ничего ты не должен.

— Должен. Ты сама знаешь.

— Знаю. Но дай мне помечтать, не прячься сразу же. Ведь правда, было бы чудесно прожить здесь всю жизнь. Я хочу помечтать. Я знаю, что твоя мечта о свободе уведет тебя, но можно и я помечтаю, что это наш дом на всю жизнь?

Тень подбиралась уже к самым высоким вершинам. Только над горизонтом еще виднелась золотая полоска солнца. Синие краски неба быстро сгущались. Все громче звенели цикады.

— Теперь ты рассуждаешь по-женски.

— Но, милый, я ведь женщина. Женщина в полном смысле слова. Даже больше, чем мне бы того хотелось. Ну и пусть, и не мешай мне мечтать. Я же знаю, что это не пустая мечта, что мы и правда могли бы быть счастливы. — Горечь закралась в ее голос. — Но знаю я и то, что очень скоро твоя мечта лишила бы тебя покоя. И тогда я не стала бы держать тебя, Майкл. Потому что это не было бы настоящее счастье.

Он посмотрел в темнеющее небо.

— Лоис…

Она чувствовала, что сейчас мысли его далеко. Такое лицо у него бывало всякий раз, когда он думал об Африке. Даже голос становился другим — отчужденным.

— Что?

— Я думал… Может быть… Если все пойдет, как мы наметили… Когда мы завоюем свободу… Я думал, может быть, ты согласишься приехать ко мне. — Он снова посмотрел на нее.

«Как мы близки сейчас, — думала она. — Никогда физическая близость не дает столь сильного ощущения родства. Его дает только близость духовная, и то в редкие минуты…» Она не знала, какими словами ответить ему.