Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Что я должна сказать, Майкл?

— Скажи просто «да».

— Да, Майкл, да!

— Хочешь, я расскажу тебе, как прошел конгресс? Мы не надеялись на такой успех…

— Нет, — твердо сказала она. — Эти дни принадлежат мне, только мне, и я не хочу ни слова слышать о политике. Мы будем купаться, бродить по городу, ходить в горы; мы приведем в порядок этот домик… Но о политике говорить не будем. Твой секретарь в отставке — до тех пор, пока мы не вернемся домой. Решено?

— Ладно.

— Обещай.

— Обещаю… Вот только Мэби просил передать, что он приедет к нам дня на два перед нашим отъездом.

— Отлично… Ну, а что мы будем делать сегодня вечером? Можно спуститься в город и поужинать в какой-нибудь гостинице, можно пойти в гости к кому-нибудь из моих знакомых или нанять моторную лодку и объехать самые роскошные курортные места вдоль побережья, где есть и миллионеры, и кинозвезды, и злачные места. Что ты предпочитаешь?

Он захватил в кулак прядь ее волос и притянул ее к себе, так что она уткнулась ему лицом в грудь.

— По-моему, нам и здесь хорошо.

— Ты прав, Майкл! Беда только — послушай, как звенят комары. Они съедят нас живьем.

— Тогда пойдем в дом… О, черт! — Он шлепнул себя по лбу.

Смех ее оборвался. Она звонко хлопнула себя по шее. Оба побежали в дом. Миром завладели мрак и обитатели ночи.

— Рад, что приехал?

Он поставил лампу, которую собрался было зажечь, и повернулся к ней.

— Очень рад. Поди сюда.

Глаза его загорелись желанием. Она шагнула к нему.

— И я тоже, — тихо сказала она.

Мягкий лунный свет проникал сквозь окно в комнату.

— Спишь, Майкл?

— Нет.

— Мы, наверное, переели за ужином.

— Он был очень вкусный.

Комары сердито пищали по ту сторону окутывавшей кровать москитной сетки.

— Расскажи мне о своей семье. Твоя мать жива?

— Да.

— А отец?

— Он умер уже после моего отъезда. Не так давно.

— Значит, твоя мать теперь одна? Или у нее есть еще дети?

— У нас в доме есть еще женщины. Мать была третьей женой отца. И я у нее единственный ребенок. У отца была небольшая ферма, ее получил сын первой жены. Так у нас заведено.

— Мать пишет тебе?

— Она неграмотная. У нас в деревне до меня только один мальчишка ходил в миссионерскую школу. Деревня маленькая, и все жители неграмотны…

Голос у него был совсем сонный, и она оставила его в покое. Лунный свет упал ему на лицо. Она приподнялась на локте и долго смотрела на него, не отрывая глаз. Затем положила ладонь ему на щеку и уснула.

Мэби сложил ладони рупором и крикнул:

— Лоис, Майк!

Они заплыли далеко, в волнах мелькали только их головы. Он снова крикнул, на этот раз громче. Лоис подняла руку. Затем они поплыли назад.

Мэби пошел обратно к огромному валуну, в тени которого была разостлана простыня, — там они оставили одежду и корзинку с едой. Он стащил рубашку и растянулся на простыне. Утреннее солнце не было жарким. Дул легкий ветерок. Мэби закрыл глаза и стал изучать кровавую мглу, просвечивавшую сквозь опущенные веки. Малюсенькие подвижные крапинки были настроены очень бодро. Интересно, какие это шарики— белые или красные? И нет ли среди них Пола Мэби? Или Лоис Барлоу? Или Майка Удомо? А может быть, его тело всего-навсего вместилище какой-то неизвестной формы жизни? А собственно, что такое кровь? Господи, до чего он устал! Ехать от самого Парижа в сидячем вагоне — это вам не шутка. Под конец даже подушки стали казаться кирпичами. До него донеслись их голоса, Мэби нехотя открыл глаза и сел. Оглядел пляж из конца в конец. Только несколько ребятишек в отдалении. И тут он увидел их.

Они шли к нему, взявшись за руки, мокрые и сверкающие на солнце. Темно-коричневый Удомо стал совсем черным, а Лоис так и светилась, отливая золотом и бронзой.

«Любовники», — подумал он. Запечатлеть бы в памяти этот миг, воплотить его в дереве, которое проживет сотни лет, и назвать скульптуру «Любовники». Хорошо бы взять черное дерево и какое-нибудь светлое, золотисто-коричневого тона. Вот только как соединить руки? С этим пришлось бы помучиться.

— Здравствуйте, Пол, — крикнула Лоис.

— Мы ходили на вокзал в пятницу и в субботу, — сказал Удомо.

— Но вы не приехали, — прибавила Лоис, — и мы уже потеряли всякую надежду увидеть вас.

— Итак, по прошествии десяти дней вы все еще влюблены друг в друга?

— Бросьте, Пол! Не надо! День такой чудесный, мы так рады вам… — Ее глаза сияли счастьем.

Удомо энергично растирался полотенцем.