Елена Граменицкая - Эффект Эхо

— Я ее дальняя родственница, — лазейка нарисовалась в последний момент. И как оказалось, довольно глупая.

Потому что в ответ раздался язвительный смешок.

— Ну, надо же. А мы решили, что бабушка одна одинешенька на белом свете. Сиротинушка.

Пытаясь сохранить спокойствие, Ольга достала из сумки пакеты с соком, творожок и несколько яблок.

«Почему не сказать — просто знакомая? Что тебя за язык потянуло? Стоит больной появиться — обман раскроется».

Девушка с перебинтованным коленом, опираясь на спинки, подковыляла ближе, присела на кровать, принадлежащей Вере Артуровне, вытянула вперед больную ногу.

«Видно давно здесь», — мелькнула в Олиной голове мысль, — «освоилась».

— Перелом?

— Нет, хуже, мениск выскочил. Подрезали. Скоро побегу на короткую дистанцию. Меня Римма зовут. А Вас?

— Ольга, — произнесла непрошенная гостья. Аккуратно разложив гостинцы на тумбочке, отступила к стене. Глаза ощупали комнату, ища опору — стул. Но он был в единственно числе, задвинутый далеко под стол.

Римма, внимательно следящая за ней, не предложила им воспользоваться. Нарочито ли? Не известно.

А Ольга не решилась спросить разрешения. Так и замерла спиной к стене. Словно чужая. В принципе — так и есть.

Римма несколько минут разглядывала ее. Изучала. Хитрые глазки — бусины внимательно ощупали приобретенный в лондонской командировке костюмчик от Армани. Какая разница, что с половинной скидкой, главное бренд. Он дорогого стоит. Любопытный сканирующий взгляд переметнулся на элегантную сумочку, брови татарки завистливо взлетели. Закутанная в затрапезный байковый халат девушка по достоинству оценила вложение средств.

«Кого она мне напоминает?» — пыталась припомнить сроднившаяся со стеной Ольга. — «Ну да, маленького монгольского баскака, сборщика податей из сказки. Те же бегающие жадные глазки, плоское лунообразное лицо, причмокивающие губки бантики».

Закончив осмотр, баскак в больничном халате зажмурилась и протяжно вздохнула.

Ольга представила воочию ее завистливые мысли, но оказалась далека от истины.

— Дальняя родственница говорите. Понятно. Были бы близкая, знали бы, что бабушка ваша уже год без крыши над головой живет, словно пес приблудившийся, милостыню по дворам просит. У киосков с протянутой рукой стоит! Вот где справедливость? Чтобы я свое матери слово злое сказала? Или куска хлеба лишила? А Ваши единокровные лиходеи старуху на улицу выгнали. Алкота проклятая! А эта пришла на цирлах, упакованная с витрины, словно не при делах…

Внутри Ольги все похолодело. Такого поворота она не ожидала. Удивленно приоткрыв рот, слушала незаслуженные обвинения и дрожала от негодования.

В горле затвердел комок — не продохнешь, никчемные слезы скопились под накрашенными ресницами, готовые скатиться по щекам.

Черт ее дернул назваться…

Поток грязи прервал скрежет подвесных блоков. Женщина — насекомое дернулась, разом приведя в движения скрипучую проржавевшую конструкцию. Словно присоединялась к услышанному обвинению, или, наоборот, выражала немой протест.

Татарка ойкнула, прервала порицательный монолог, поднялась с койки Веры Артуровны и, схватившись за больное колено, поковыляла к соседке по палате.

— Людмила, что-то не так? Тебе помочь? Может утку? Или сестру позвать?

Голос Риммы дрожал.

Глаза перебинтованной женщины пронзительно смотрели на нее, словно отдавали неслышимый приказ.

Ольга в полном недоумении наблюдала странный диалог. Хлопочущее причитание сердобольной сиделки, сменившей мантию прокурора на рясу сестры милосердия и многозначительные настороженные взгляды покореженной и собранной по частям больной.

Поправив подушку, подоткнув одеяло, дав калеке попить, татарка обернулась. На ее пухлых губах играла улыбка.

— А как узнали, что бабушка ваша в больницу попала? Заведующий позвонил?

Куда подевался враждебный запал в голосе?

Гостья молчала.

Злость на незаслуженные обвинения клокотала в ее груди, готовилась вырваться наружу.

Ольга отступила от стены, собираясь поставить на место наглую девицу.

Татарочка интуитивно почувствовала, что переступила границу дозволенного, по недоразумению ли или по скандальной сути полезла на рожон. Антрацитовые вишенки заморгали, забегали, спрятались под подведенными веками.

— Ой, что-то я и впрямь не к месту исполнила. Простите, пожалуйста. Не обижайтесь.

Извинение прозвучало настолько искренне, что Ольга опешила. Воинственный пыл мгновенно угас. От праведного гнева не осталось и следа. Вместо отповеди послышалось невнятное блеянье: