Виктория Хислоп - Восход

– Просто запыхался, мама, – ответил он. – Вот и все.

Эмин прижала сына к себе. Он украдкой смахнул слезу рукавом.

– Раздобыл кое-что из еды. Оставил внизу. Там кирия Георгиу готовит.

– Пойду ей помогу.

– Ей наверняка будет приятно, – произнес Хусейн, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Кстати, забыла сказать – это квартира их сына Христоса, – добавила мать. – Если не хочешь спать в одной комнате с Мехметом, есть еще одна квартира наверху…

– Ты имеешь в виду квартиру Маркоса?!

До Эмин тотчас дошло, что она предложила.

– Буду спать на диване, – заявил Хусейн.

Когда все собрались за столом в квартире Ирини и Василиса, пришлось принести несколько стульев сверху – иначе они бы не уместились. Василакис сидел на коленях у отца, а малышка – у матери. Мехмета посадили на высокий детский стульчик.

Хусейн вызвался есть в саду, чтобы заодно наблюдать за происходящим. Теперь им надо было быть особенно осторожными.

Ирини принесла ему тарелку.

– Чувствуешь, они все еще пахнут? – улыбнулась она.

Хусейн нагнулся над тарелкой, и аромат трав ударил ему в нос.

– Да, чувствую, – ответил он. – Спасибо, кирия Георгиу.

Через пять минут его тарелка опустела.

Василис налил себе и Паникосу по стаканчику зивании.

– Стин ийя мас, – произнесли они, чокаясь.

Василис был рад, что вернулся домой. Он скучал по крепкой домашней выпивке. Коллекционное виски и французские коньяки в «Клер де Лун» ее заменить не могли. Все с жадностью набросились на еду.

Они привыкли к великолепию «Восхода», к фарфору, хрусталю и серебру, но домашняя обстановка с приглушенным светом, кружевной скатертью и слегка щербатыми тарелками была более привычной. За маленьким столом они практически касались друг друга локтями.

Икона заняла свое место на полке, и мати наблюдал за ними. Фотографии тоже были на своих местах. Ирини даже нашла время протереть их от пыли, старательно избегая смотреть в глаза сыновей. Они оба смотрели в камеру. Маркос умер. Христос пропал без вести.

На следующее утро Хусейн выяснил ситуацию с провизией. Он встал рано и обошел все улицы по соседству, заглядывая в каждый продуктовый магазин. В большинство можно было зайти беспрепятственно: двери были распахнуты. Он помнил, что до их переселения в «Восход» запас продуктов там был огромный. Теперь все крупы были истреблены грызунами, а банки унесены, видимо, солдатами.

Вернувшись, он нашел мать и Ирини за кухонным столом.

– Где ты был, дорогой? – спросила Эмин. – Я уже начала беспокоиться!

– Мы уж думали, с тобой что-то случилось, – озабоченно сказала Ирини.

– Я искал продукты, – объяснил он. – Думал, вы догадаетесь.

– Но тебя так долго не было… – посетовала Эмин.

– Простите, я не знал, что вы будете беспокоиться. Но…

Хусейн не решался продолжить. Дело в том, что за все утро ему почти ничего не удалось найти. В отчаянии он даже взломал двери в чужих домах, надеясь найти там хоть что-нибудь съестное.

Как и несколько месяцев назад, некоторые дома оставались точно такими, какими их покинули обитатели. В одном на тарелках засохли остатки еды, в другом вокруг вазы аккуратным кругом валялись сухие лепестки. На спинке стула висел детский слюнявчик и фартук, поспешно сброшенный хозяйкой перед тем, как семья покинула дом. Повсюду были признаки обычной жизни, которая неожиданно прервалась. Все застыло в этих домах, словно их хозяева могли вернуться в любой миг и продолжить прерванные дела.

Разгромленное жилье представляло совсем другое зрелище. Эти дома были похожи на его собственный. Стулья не были аккуратно задвинуты под стол, и тарелки не застыли в ожидании супа или клефтико. От мебели остались только обломки, от посуды – осколки. Дверцы шкафов распахнуты, ценности похищены. Турецкие солдаты догадывались, что люди прятали деньги и драгоценности под матрасами или паркетом, и потому иногда разносили дома в щепки. Большинство разгромленных жилищ принадлежало грекам-киприотам, но и многие дома турок-киприотов не миновала та же участь.

Всюду стоял удручающий запах сырости и разложения. Будь на месте этих домов люди, о них можно было бы сказать, что они при смерти или уже мертвы.

Куда бы ни заходил Хусейн, он искал что-нибудь съестное. Найти удалось не много. За все утро – четыре ржавые банки консервов, из которых обеда на всех не приготовишь.

Женщины терпеливо ждали. Под их взглядами Хусейн смутился: после смерти Маркоса все смотрели на него с надеждой.