Юй Хуа - Жить

Я повстречал старика в самом начале своих странствий. Я был молод и любопытен: каждое новое лицо, всякая неведомая история неудержимо влекли меня к себе. Никто так не раскрывался передо мной, как Фугуй — он был готов рассказывать и рассказывать свою жизнь без утайки, только слушай.

Я надеялся, что встречу еще таких людей, как Фугуй. И действительно, по этой плодородной земле ходило немало стариков в таких же ниспадающих штанах, таких же беззубых, морщинистых, смуглых от грязи и жаркого солнца, готовых по любому поводу, горестному или радостному, или даже вовсе без повода, лить мутные слезы, которые они смахивали заскорузлыми пальцами, будто приставшую к одежде солому.

Но ни один из них не понимал свою судьбу и не умел рассказать о ней. От трудной жизни им отшибло память, они отгораживались от прошлого растерянной улыбкой и говорили о нем отрывочно, как если бы все это было и не с ними. Дети их ругали: «Пес беспамятный!» А Фугуй ясно помнил свою прежнюю внешность, походку, помнил, как постепенно наступала старость… Его рассказы держали меня так же крепко, как птичьи лапы хватаются за ветку.

После ухода Цзячжэнь матушка часто плакала в сторонке. Я пытался ее утешать, но слова застревали в горле. Она говорила:

— Цзячжэнь — твоя жена, нельзя ее у тебя забрать!

Что я мог ответить? Только вздыхал про себя. Вечерами я ворочался в постели, клял то одного, то другого, а больше всех — самого себя. Если ночью много думать, днем голова болит, нету сил. Хорошо еще, что у меня была моя Фэнся. Раз она меня спросила:

— Если у стола один угол отпилить, сколько останется?

Уж не знаю, где она научилась этой загадке. Я ответил:

— Три.

— Фэнся засмеялась:

— Нет, пять!

Я тоже хотел засмеяться, но вспомнил Цзячжэнь и ребенка у нее в животе и грустно сказал:

— Вот вернется мама, и будет у нас пять углов.

Когда мы продали все, что было ценного в доме, матушка стала брать корзину и ходить с Фэнся копать коренья. На крошечных ножках она еле поспевала за внучкой [10] До начала XX в. в сколько-нибудь состоятельных китайских семьях девочкам в раннем детстве ломали кости стоп, а потом всю жизнь туго их бинтовали, чтобы ножки остались крошечными. Это считалось красивым и говорило о том, что женщине не приходится заниматься физическим трудом. Девушки с «большими» (то есть нормальными) ногами не могли сделать хорошую партию. . Раньше ей не приходилось работать, и теперь она, уже седая, училась, как могла. Я смотрел, как осторожно она ковыляет, и еле сдерживал слезы.

Я понял, что больше так жить нельзя — надо кормить матушку и Фэнся. Хотел занять денег у родни и знакомых и открыть в городе лавочку. Но матушке не хотелось отсюда уезжать — старики не любят трогаться с насиженного места. Я ей говорю:

— Дом и земля теперь Лун Эра, какая разница, здесь жить или в городе?

Она помолчала и ответила:

— Тут батюшкина могила.

Что я мог сказать? Пришлось идти к Лун Эру.

Он стал нашим помещиком. Одевался в шелка, важно прохаживался вдоль полей с чайником и всегда улыбался, даже когда ругал нерадивого батрака. Я сперва думал, что это он от широты души, а потом сообразил: просто показывает два своих золотых зуба.

Он увидал меня, улыбнулся и произнес довольно любезно:

— Фугуй, заходи, выпьем чайку.

А я к нему никогда не заглядывал — боялся затосковать. Я ведь в этом доме родился.

Но в моем положении было не до тонких чувств. Как говорили древние, «у бедняка воля коротка». Лун Эр встретил меня полулежа в моем покойном кресле, а мне велел взять табуретку. В одной руке держал чайник, в другой — веер. Я сразу понял, что мне чаю не предложит. Не успел я сесть, как он спросил:

— Ты за деньгами? Вообще, надо бы тебе что-то дать. Но по пословице: «Пособляй в беде, оставляй в нужде». В беде помогу, а от бедности не избавлю.

Я закивал:

— Хочу подрядиться к тебе пахать.

Лун Эр ласково прищурился:

— Сколько му?

— Пять.

Он поднял бровь:

— А выдержишь?

— Привыкну.

Он подумал и сказал:

— Мы с тобой старые знакомые, так и быть, дам тебе пять му славной землицы.

И не обманул.

Я чуть не уморил себя работой. Все учился делать у крестьян, но получалось очень медленно. Выходил в поле на рассвете, заканчивал ночью при луне. Когда работаешь на земле, упустишь один день — и все труды коту под хвост.

В то время я не то что семью не мог прокормить — не хватало даже зерна, чтобы заплатить хозяину, Лун Эру. Говорят: «Слабая птица раньше вылетает». А я не только вылетал раньше, но и летал дольше.