Юй Хуа - Жить

После смерти отца я словно захворал. Целыми днями бессильно сидел перед хижиной и то рыдал, то вздыхал. Фэнся часто сидела со мной вместе. Теребя мою руку, она спрашивала:

— Дедушка упал?

Я кивал.

— От ветра?

Матушка и Цзячжэнь не осмеливались громко плакать: они боялись, что я не вынесу тоски и уйду вслед за отцом. Когда я спотыкался обо что-нибудь, они замирали на мгновенье — и, только убедившись, что я не упал на землю, как отец, спрашивали с волнением:

— Что ты, что ты?

В те дни матушка часто мне говорила:

— Если на сердце весело, то и бедность не страшна.

Она утешала меня, думая, что я стал таким из-за бедности, а на самом деле я думал о покойном отце. Отца убил я, а страдать со мной до самой смерти пришлось и матушке, и Цзячжэнь, и даже Фэнся.

Через десять дней после кончины отца явился мой тесть. Он шел по деревне, придерживая правой рукой полу длинного халата. Лицо его было землистого цвета. За ним несли разукрашенные свадебные носилки. По обе стороны с десяток парней били в гонги и барабаны. Деревенские сбежались посмотреть, думая, что кто-то берет в дом жену, и удивляясь, как это они ничего об этом не слыхали. Один человек спросил тестя:

— В чьей же это семье радость?

Тесть с каменным лицом ответил:

— В моей.

В ту минуту я стоял перед отцовой могилой. Я услышал гонги и барабаны, поднял голову и увидел тестя, движущегося прямо к нашей лачуге. Он махнул назад рукой — и носилки опустились на землю, умолкли гонги и барабаны. Я сразу понял, что он хочет забрать Цзячжэнь. Сердце у меня заколотилось, я стоял как потерянный.

На шум из дома вышли матушка и Цзячжэнь. Цзячжэнь воскликнула:

— Отец!

Тесть окинул свою дочь взглядом и спросил матушку:

— А где скотина?

Матушка спросила с улыбающимся лицом:

— Вы про Фугуя?

— Про кого же еще.

Тесть обернулся и увидел меня. Сделал в мою сторону два шага и крикнул:

— Иди сюда, скотина!

Я стоял и не двигался, боялся подойти. Тесть заорал, размахивая руками:

— Иди сюда, скотина! Что же ты не справляешься о моем здоровье? Слушай, скотина: как ты тогда взял Цзячжэнь в дом, так я ее сегодня и забираю. Смотри, вот свадебные носилки. Вот гонги и барабаны. Еще больше, чем когда ты ее брал.

Проорав это, тесть обернулся и велел Цзячжэнь:

— Иди в дом, собери свои вещи.

Цзячжэнь не двинулась с места, только вздохнула:

— Отец…

Тесть топнул со всей силы ногой:

— Живо!

Цзячжэнь взглянула на меня, стоящего в отдалении, повернулась и вошла в дом. Матушка горько заплакала:

— Пожалуйста, разрешите Цзячжэнь остаться!

Тесть отмахнулся от нее, повернулся в мою сторону и заорал:

— Скотина! С нынешнего дня Цзячжэнь от тебя все равно что ножом отрезали. Наша семья Чэнь и ваша семья Сюй больше не знакомы!

Матушка сказала с низким поклоном:

— Умоляю, ради батюшки Фугуя, оставьте нам Цзячжэнь!

Тесть крикнул ей:

— Он своего отца уморил.

Тут он и сам почувствовал, что перегнул палку, и сказал помягче:

— Вы не думайте, что у меня жалости нет. Во всем эта скотина виновата.

Потом прокричал мне:

— Фэнся пусть у вас остается, а ребенка, что в животе у Цзячжэнь, я забираю.

Матушка стояла в стороне и, утирая слезы, причитала:

— Как же я расскажу об этом нашим предкам?!

Показалась Цзячжэнь со свертком в руках. Тесть приказал ей:

— На носилки.

Она обернулась, посмотрела на меня, дошла до носилок, опять посмотрела на меня, потом на матушку — и забралась за полог. Тут откуда-то прибежала Фэнся, увидела, что мама села на носилки, и решила залезть к ней. Она вскарабкалась наполовину, но Цзячжэнь ее вытолкала.

Тесть махнул носильщикам, и они двинулись прочь. Внутри заплакала Цзячжэнь. Тесть рявкнул:

— Играть веселее!

Музыканты заколотили в гонги и барабаны, и я больше не слышал, как плачет Цзячжэнь. Носилки понесли по дороге. Тесть, придерживая полу халата, шествовал рядом с ними. Матушка, выворачивая ножки, жалко семенила за ними. Она шла до самого конца деревни.

Тут прибежала Фэнся с широко распахнутыми глазами. Она сообщила мне:

— Папа, мама на носилках.

От ее счастливого вида мне стало горько, я позвал ее:

— Фэнся!

Она подошла. Я погладил ее по лицу:

— Фэнся, не забывай, что я твой отец.

Она с хохотом ответила:

— Ты тоже не забывай, что я — твоя Фэнся!

Фугуй поглядел на меня и тихо засмеялся. Бывший повеса и мот сидел с грудью нараспашку на зеленой траве, сощурившись на солнце, проникавшем сквозь листья и ветки; на бритой голове пробивался седой ежик, на морщинистой груди сверкали капли пота. Старый вол погрузился в пожелтелые воды пруда, торчали только башка и длинный черный хребет, вода билась о них, как о берег.