Ксения Спынь - Идол

А люди вокруг всё говорили, и говорили, и говорили… Лунев слушал с тупым равнодушием. Он действительно ничего не чувствовал по поводу того, что привычная жизнь из Ринордийска ушла: всё притихло, притаилось, построилось в заданном порядке. Как ничего не чувствовал, когда они проходили мимо пустого старого парка и заброшенного здания в нём — бывшего Дворца Культуры. Собрания богемы прикрыли, — рассказали ему. Да, теперь здесь никто и не появляется почти. И фонари больше не зажигают. Всё, праздник потух: его грубо и резко призвали к порядку. Бьющий ключ жизни заледенел, охваченный мёртвым холодом, промёрз насквозь и иссяк.

Лунев медленно, чуть заметно кивал — ему было всё равно. Они проходили улицу за улицей, здание за зданием, и он шёл туда, куда его вели. Улицы были идеально ровны и чисты: теперь всё шло по системе. Все скачки и волнения успешно усмирены. Обитатели затихли, завязали себе глаза и спустились низко к земле — не привлекать чужого внимания и не обращать своего.

Были аресты — рассказали ему. Да, да, многие исчезли и не появлялись больше. Рукописи пришлось уничтожить — себе дороже, да и в сущности, согласись, Лёха, то, что там написано, эээ… неправда. Только вот Вивитов, да, Вивитов рукопись не уничтожил, сказал, что понимает, на что идёт, но останется верен себе. Он что-то не появляется давно… Да, очень давно.

Они задержались около здания театра с фигурными завитыми скульптурами над входом. Скульптуры безмолвно разевали рты и пасти, делая вид, что хотят сказать нечто грандиозное. Так это на самом деле или нет — у Лунева не было желания узнавать.

И, да, — сказали ему, — Машенька умерла. Машенька? — удивился он. — Какая Машенька? Ах да, это же моя жена. Да-да, я ведь, кажется, был женат. Умерла? Жаль.

Они проходили через сады, где с кустов свешивались большие пахучие кисти соцветий. Аромат их одурманивал, от него голова тяжелела и тянулась к низу, от него подступала необоримая дремота.

Они проходили по площадям в центре города, где так много красного — флаги, ленты, цветы на асфальте… Красный — точно такой же цвет, как и все остальные. По большему счёту, они ничего не дают и ничего не отнимают, а разнятся между собой только внешне. Тогда зачем так много красного? Непонятно.

Похоже, ему устроили экскурсию по городу — долгую и обстоятельную, с обращением внимания на всевозможные достопримечательности. Исторические памятники, старинные сады и парки, разные фигурные дома с непростой судьбой. А этот дом, — сказали ему, — Его резиденция. Он ждёт, пойдём.

Приятели Лунева затихли, хоть и по-прежнему сопровождали его. Как им разрешили войти внутрь — они что-то объясняли на этот счёт, что-то про амнистию и с трудом заслуженное доверие правителя, но Лунев всё равно не понимал. Он мало что понимал сейчас.

Они вошли. Первое помещение, которое встречало гостей, было затемнено, и на стенах здесь горели свечи. В их мерцающем свете отбрасывали тени массивные чёрные подсвечники, и тени блуждали по шершавым стенам. Свечи… Маленькие огоньки, каждую секунду борющиеся за свой свет.

«Свечка я, свечка на ветру», — вспомнилось вдруг Луневу. Так когда-то говорила фройляйн Рита, он вспомнил теперь.

Рита, всегда остававшаяся собой. До последнего момента не изменившая своему идеалу.

Она погибла в ссылке. Но образ её остался — образ горящей свечи под порывами ветра, пламя, не признающее никаких препятствий. А какие могут быть препятствия, если ты захотел — и сделал, что захотел? И конечно, фройляйн Рита, доживи она до этого дня, сказала бы всё, что желала сказать, и сделала бы то, что всегда желала сделать. Жаль только, ей уже не приведётся.

Лунев, не мигая, взирал на извивающееся пламя свечи. Не просто так оно колышется сейчас… Нет, не просто так.

Фройляйн Риты больше нет. Но он остался.

И во имя Риты он должен выстоять — перед любой железной системой. Даже перед Ним Самим.

Коридоры — широкие и парадные, вот что представляла из себя резиденция дальше. Здесь всё было налакировано и блестело, как холодная официальная улыбка. Лунев шёл через них по гулко стучащему блистающему полу. Он шёл — в самом центре, окружённый всеми остальными, приятелями и недругами, сильными и слабыми, малыми и великими.

Он шёл — ведомый, но собравший всех вокруг в одно. Он шёл Ему навстречу.

Зал, неизмеримо огромный и почти зеркальный, возник неожиданно в одно мгновение. Все были здесь — все, кто сопровождал Лунева, все, кто встречал его здесь; огромное, огромное количество людей. Все они собрались в этом зале.