Ксения Спынь - Идол

— Я говорю: это ведь наша квартира, — сказал он громче. — Наша собственная и больше ничья. Я прав? — этот последний вопрос он задал поспешно и почти испуганно: внезапное подозрение родилось в нём.

— Ну… — Машенька задумалась. — Она у нас от государства. Казённая.

Ах чёрт! Тот клочок безопасности, который Лунев оставлял за собой — и он чужой. И он — от идола. А есть в этой стране вообще что-нибудь не от него? Похоже, нет, всё здесь казённое: свет, воздух, жизнь.

В очередной вечер стемнело вдруг очень резко. Лилово-синеватая дымка второй половины дня сменилась за несколько минут глубокой теменью с грубоватыми жёлтыми пятнами, будто разом вспыхнувшие фонари стянули весь имевшийся свет к себе и в промежутках оставили холодную пустую темноту.

Нет-нет, праздник жизни в старом парке продолжался по-прежнему. Что такое темнота, осень, умирание: они же богема, им всё нипочём. Это просто октябрь — нехорошее время, мрачный месяц, когда ветер гудит угрожающе — у-у-у! — и сбивает в кучи, уметает в небытие оставшиеся одинокие листья, а голые ветви чернеют тоскливо и жутко — как мёртвые, и лужи тусклые, как болезненная непроходящая сонливость.

Но что нам октябрь, что нам какое-то время года и суток? У нас своё время, своя вселенная, не зависящая ни от чего и ни от кого, кроме нас самих. Летом и зимой, днём и ночью, при всеобщем затишье и в самом эпицентре катастроф — у нас вечное веселье! И знать мы не хотим, что творится вокруг нас, что рушится и что грозит жизни на земле.

Хорошенькая Адель что-то наигрывала на гитаре — что-то лёгкое, даже легкомысленное, такое же хорошенькое, как она сама. Эти переливы звучали, как струйки игривого водопада, вокруг которого носятся озорные водяные духи и феи с прозрачными крылышками. Какие кульбиты совершают они во влажном воздухе, как играют солнечные блики на их крыльях и брызгах воды! Адель что-то подпевала им — не разобрать, на каком именно языке и на языке ли, просто это было красиво, красиво!

Из тихого лепета и мелодии гитары выливался тёплый свет; пусть его не хватало на всё помещение, но, растекаясь, он образовал тесный кружок вокруг гитаристки. В нём и столпились люди, как бы для того, чтобы насладиться её игрой. Да, только для этого, ведь от мелодии становилось безмерно радостно, уютно и спокойно. Будто они — одна большая семья, так забавно. Они улыбались.

Страшно было, правда, но почему бы не улыбаться, когда страшно? Никто не мешает, и — ведь ничего плохого пока не произошло. Жизнь богемы бьёт ключом, праздник не прекращается, его не заглушить, не заморозить, разве что оборвать — сразу и резко, но ведь этого ещё никто не сделал.

А страшновато… ну, так это ничего. Просто боязно немного. Потому что снова пропали люди. Потому что догадывались, куда они пропали. Потому что знали точно, из-за чего.

А люди были маргиналами в некотором смысле. Немного нонконформисты. Немного нестандартные.

Довольно мешающие. Слишком уж выделялись и с трудом подходили к конструкции. И подгонять было бы нелегко и слишком долго.

Луневу хотелось быть в курсе на этот раз, поэтому он порасспрашивал некоторых людей, которым доверял. И вот что ему сказали насчёт этих персон: несколько было из прессы (неосторожно повели себя… с писаниной вообще надо быть аккуратнее). А несколько оттуда, сверху. «Оттуда» не помешало, всё произошло легко и непринуждённо.

Просто один раз появилось чёрное угловатое авто.

Лунев с трудом мог поверить, но ему сказали: «Да-да. Именно так». О том же, что происходит после, узнать ему не удалось, и никто не знал. Единственная возможность узнать, по-видимому, предоставлялась только, когда авто приедет за тобой.

Потому они и столпились вокруг играющей Адель, тесно прижимаясь друг к другу с тревожными улыбками и нарочитым смехом. Потому все, нет-нет, да и бросали взоры по сторонам, будто опасались заметить нежданно нагрянувших гостей. Несмотря на великолепно сыгранную весёлость каждый был настороже.

Нет, никто не приехал, чужаки не появились в зале, даже посторонние звуки не проносились по парку. Этого пока не требовалось: богема и так была под наблюдением. Цепкий взгляд уже заключил их в непробиваемую ограду, и там, вверху, где из глубокой синевы неба пробивалась чернота с золотистой луной посредине, над компанией простирались гигантские невидимые крылья.

Тень над городом… Захватит и унесёт… Никто не скроется с места преступления…

Лунев тряхнул головой, отгоняя навязчивый голос. Он никого не прописывал в своей голове, так что не надо тут шептать.