Олег Зоин - Вчера

Тогда действительно шла нешуточная борьба с движением стиляг, которые зачем–то преклонялись перед западным образом жизни. Комсомольские дружины по охране общественного порядка дежурили в парках, на улицах городов. Было модным среди пацанов носить узкие брюки «дудочки» и длинные волосы, то таких ловили активисты и насильно стригли и распарывали штанины. Так сознательная советская молодёжь показывала свое неприятие буржуазной псевдокультуры. У комсы вошло в моду носить брюки–клёш по–флотски, с широченными штанинами, до сорока сантиметров. Чтобы придать клешам уверенный полет, их подшивали по кромке штанин половинками металлических «молний», что утяжеляло и выпрямляло хронически неглаженные брюки активистов и надёжно скрывало нечищенные пролетарские ботинки.

У морально разложившихся девушек преобладали короткие юбки, но были и длинные «вечерние» платья, пошитые, конечно, из дешёвых, доступных тканей. Стрижки у девчёнок были, в основном, короткие, с укладкой или начёсами. Всё это вызывало злобу дружинников и желание расправиться со стилягами. Власть молчаливо поощряла такую «классовую борьбу». В помощь активистам было и вдалбливание «Морального кодекса строителя коммунизма», и введение в повседневную практику избиение неправильной молодёжи резиновыми дубинками. Доставалось, правда, и нам, обыкновенным деклассированным пьяницам…

Ветреный август колобродит по унылому Студенческому пляжу, переносит с места на место песок, невидимым рейсфедером заштриховывает синее, отразившее бездну высокого неба, зеркало бухты, треплет выцветший за лето красно–голубой украинский флаг на мачте важно углубляющей бухту ржавой землечерпалки, на горячем песке шустро заметает следы человека. Ветреные дни отпугнули последних любителей поплавать, так что бухта выглядит пустынной, если не считать с десяток самых преданных Днепру подростков и многодетную семью, расположившуюся под вербой.

Однако напротив землечерпалки у небольшого гранитного обломка пестреют ситцевое платьице, книжка, потрепанные босоножки и сумка. Это — Иринкино добро. Наконец, она наплавалась и медленно выходит из воды, вытирая голубые глазищи загорелыми ладошками. С пшеничных прядей, выбивающихся из–под синей резиновой шапочки, капает блестящими каплями. Прыгая по горячему песку на цыпочках и балансируя руками, словно идёт по канату, Ирина легко несёт тугое девичье тело навстречу ветерку. Опустившись на песок и устроившись поудобней, она раскрывает недочитанную книжонку. Полудённая тишина время от времени надламывается дьявольским скрежетом ковшей землечерпалки да криком вдруг метнувшейся зигзагом чайки. Приднепровье прощается с летом. Ирина прощается с Днепром. А чайка прощается с Ириной.

Но вот по откосу обрывистого берега на пляж сбегает ещё один смуглый, как август, абриген. Он шустро раздевается у самой воды и неуклюже бросается в синее зеркало реки, разбив его у берега на тысячи опаловых брызг. Пару раз окунувшись, как всякий не умеющий хорошо плавать, он не бросился на глубину показывать класс кролем, а вскоре, отфыркиваясь, как мокрый кот, и распугивая шумных детишек, выбрался обратно на берег и взялся за полотенце, брошенное им у воды. Так или иначе, чудак замечает Ирину и направляется к ней, выгнув по–индюшачьи загорелую интеллигентскую грудь.

— Хотя бы не пьяный… — просительно думает Ирина и мельком, незаметно оглядывается. Это её не успокаивает, так как на пляже, кроме многодетной семьи, нет солидных людей, на чью защиту можно положиться.

Парень подходит и нерешительно останавливается в двух шагах от Ирины. Всё же, подумав, он притормаживает заговорить.

— Слышь, я не помешаю, если присяду около тебя? Скучно одному! — полуразборчиво заявляет он о себе.

Ирина нейтрально кивает головой, отмечая про себя, что мальчик ничего, симпотный. «Сейчас спросит, что я читаю», — предполагает она, разглядывая новоявленного соседа сквозь тёмные очки. Незаметным движением она застегивает лифчик, аккуратно вправляя два загорелых полушария в чашечки. Так и есть! Он выдавил из себя то, что и ожидалось: — Стоит ли читать всякую дрянь?

«Дрянь?» — едва не выругалась Ирина.

— Почему дрянь, разве «Манон Л е ско» чепуха? Классика, все–таки! — отзывается Ирина, уже готовая к яростному спору о литературных пристрастиях. Не из тех ли этот субчик, которые даже газет не читают, и в то же время воображают себя знатоками жизни.