Олег Зоин - Вчера

Небритый тридцатилетний верзила запустил волосатую пятерню в причёску девушки и методично тыкал её лицом в урну, наполненную мусором и плевками, приправляя свои воспитательные действия первосортными матюгами. Остальные лупили её, кто куда попадёт. Семён увидел мелькнувшее лицо девчёнки, загаженное плевками, пылью, окурками, прицепившимися к щекам.

— Что же вы творите?! Фашисты! — Отчаянно, почти плача, выкрикнул Семён. — Опомнитесь, сволочи!..

Но никто его не услышал, ибо не пожелал услышать.

Наконец, ему удалось оказаться рядом с жертвой мордобоя. Он разглядел жуткие синяки под глазами и зарёванные глаза, которые она инстинктивно закрыла от безысходного первобытного ужаса. Стояла, не обороняясь, и дрожала, прощаясь с жизнью. Семён схватил её за руку, изловчился и рубанул верзилу носком туфля в божий дар, после чего, воспользовавшись возникшей суетой, потянул белое платьице сквозь кусты зеленой изгороди в ночную темноту знакомого парка.

Девчёнка бежала за ним, непрестанно спотыкаясь и падая. И он поднимал её снова и снова, встряхивал, волок дальше, натыкаясь на кусты сирени.

Позади ревела обезумевшая толпа. Гром десятков голосов, слившийся в грозовое гудение, в страшное единогласное сопение стада, возбуждённого малахольным бугаём и мчащегося, осатанев, не повинуясь пастуху, не разбирая дороги…

Вскоре их догнали и, не обращая на Семёна никакого внимания, словно его и не было в наличии, словно он не колошматил направо и налево, словно и не орал, срывая голос, набросились на белую блузочку, сорвали лёгкую ткань, повалили свою добычу на траву, тяжело сопя, содрали трусики и столпились, оттпихивая друг друга, над ещё не загаженными белыми грудками, над ещё не осквернёнными девичьими бёдрами.

Она дрожала в ожидании последней мерзкой минуты, и всё же нашлась в ней упругая отчаянная сила, которая вырвала её из цепких потных рук, но, поднявшись на ноги, нужно было бежать хоть куда, а лучше на свет божий… Ибо всё ещё было против неё, и даже звёзды не осветили ей путь, и даже сирень немилосердно хлестала её по заплёванному лицу, по закрытым от ужаса и стыда глазам, — словно ей мало ещё досталось полученных мучений…

Наконец, Семён, пробивая дорогу сквозь кусты и куртины высоких цветов, вытащил её на аллею, и они остановились у парковой скамьи, зная, что погоня вот–вот настигнет их, но сил продолжать жуткий кросс уже не оставалось.

— Ты только не беги! Не беги, а то они убьют, если будем убегать, — просил Сёма. Девчёнка молчала. Молчало опозоренное розовое тело.

— Всё будет хорошо, вот–вот милиция нам поможет. Только не беги, когда они нас усекут…

Через мгновение их нашли, а ещё через секунду у скамьи снова кипело море человеческое, но при свете фонарей никто не отваживался её насиловать и убивать, только мерзко хохотали, разглядывая её наготу.

Семён снял пиджак и накинул ей на вздрагивающие плечи. Блондинистый мужик забрался на скамью и начал усовещать толпу, прямо–таки упрашивая нахальных переростков.

— Ребята! Разве же так воспитывают? Будто вы не комсомольцы… разве так прививают здоровый советский вкус, что же вы творите, ироды? — Обращался наивный человек. — Ведь это преступление! Это — дикость!..

Семён узнал инженера, с которым познакомился в очереди за пивом. В тот же миг инженера–оратора дёрнули за штаны, он пошатнулся и упал в толпу, хватаясь за потные смердючие шеи, прямиком на чью–то финку, тихо ойкнув, чем отвлёк внимание хулиганов, бросившихся врассыпную от его бездыханного тела.

Серба схватил девчёнку за руку, и они снова куда–то побежали. И снова несколько мужиков неслись за ними по пятам.

Пошли густые кусты, за которыми уже и рукой подать до забора, парк только считался парком, а фактически небольшой, метров двести на двести, садик. Сенька знал в нём каждый прут забора. У забора, вытирая окровавленное лицо подолом изорванного синего платья, каким–то чудом оказалась вторая жертва воспитательной погони.

Позади, в десятке метров кто–то кричал:

— Бей стиляг, спасай Россию!

— Сюда! — скомандовал Семён, оттягивая отполированный годами мальчишечьего лазания прут.

— Лезьте же! — Приказывал и умолял Семён, но они лишь бессильно прислонились к копьям ограды.

Наконец, трое преследуемых протиснулись в открывшийся лаз, и вот уже Сенька поставил прут на место. Дальше забежать за корпус Дворца Строителей, а затем растаять в кустах, ведущих к трамвайной остановке, было делом несложной техники. Гул преследования стих.