Олег Зоин - Вчера

Следом пришла чудесная новогодняя австралийская открытка с кенгуру. И, конечно, трогательная надпись:

«28 ноября.

Дорогая Анна!

Желаю тебе в Новом и последующие годы здоровья, успехов и много–премного счастия.

Целую крепко, Станислав.“

31 декабря. Непутевый, но бурный прошедший год оставил в памяти Семёна смешанные чувства. Конечно, Сенькины погружения в оргии у Нюмы, не прервись они арестом, могли бы, вероятно, закончиться конфликтом с законом. Но, будучи изгоем, Сенька не сделал ничего такого, чего не практикует «золотая молодежь», дети партийных вождей областного масштаба. С волками жить, — по–волчьи выть!

В итоге в середине декабря Жанна родила очаровательную девочку, а Маня мается на сносях.

Работа старшим диспетчером в ГАП‑1 (государственном автопредприятии) под руководством маминого сослуживца старого большевика Дыбенко налаживается, Семён осмотрелся, коллектив его принял хорошо, а коллектива всего — восемь человек. Работа через день по двенадцать часов. Годится!

Тёща обменяла свою комнатку в пятиэтажке на более светлую комнату в доме по проспекту Ленина, 91, прямо над кинотеатром «Зирка». Дом с высокими потолками, а подъезд примечателен тем, что в нём живет Лёня Жаботинский, наш знаменитый чемпион… Правда, соседи, как и следовало ожидать, опять попались сволочи, некие Савенки. Глава семьи работает машинистом тепловоза на станции Запорожье‑2, а сыновья оба проблемные — то сидят, то бузят.

Вечером скромно выпили, закусили холодцом, пельменями и неизменным «оливьём»…

Так что в Новом году есть шанс надеяться на новую дозу нового советского счастья…

А ведь осенью старики пророчили холодную зиму, и так оно и вышло: отгуляла красно–желтая метель в перелесках, плавнях и лесополосах, и уже в конце ноября на черные земли Приднепровья посыпалась первая пороша, что после целой череды бесснежных зим показалось удивительным и приятным. Неимоверная осенняя грязь на селе загустела, оставив до марта отпечатки человечьих следов, оттиски копыт и беспощадные к земле тракторные колеи.

В городе приход настоящей зимы обрадовал не только ребятишек, но и дядей и тётей, которым основательно надоело видеть каждый зимний сезон промозглую дождливую погоду, кутаться в сырые, неуютные плащи и делать повседневную работу расслабленно, без хоть какого–нибудь удовольствия. В декабре сталДнепр, и рыбакам пришло новое раздолье.

В конце декабря Семён Серба шёл тихим снежным вечером со своим начальником, директором Зелёноярского гастрономторга Запорожья Михаилом Петровичем Бочковским, мирно беседуя на важную для обоих тему. Часов в девять вечера, выйдя после лекций в Торговом институте, где они оба молотили третий курс вечернего отделения в одной группе товароведного факультета, и перейдя Трамвайную улицу, начальник и подчинённый направились по проспекту Ленина в сторону областного театра, где располагался, так сказать, жизненный центр города, вернее, его Старой части, с магазинами, гостиницей и рестораном при ней. Отмахав по–мужски в охоткупару километров и миновав скверно почищенную от снега площадь Свободы, они, не глядя на афишу драмтеатра, тормознулись на углу проспекта и улицы Чекистов, затем не сговариваясь, свернули с ярко освещённого Бродвеявправо по Чекистов к ресторану «Театральный», чтобы продолжить переговоры на более высоком уровне под нестройное громыханье оркестра и под аккомпанемент вилок и ножей.

Как во всяком провинциальном кабаке, здесь по вечерам стоял плотный гул пьяных голосов, ревел–стонал, создавая иллюзию забугорного загула, развратный саксофон, нескладно танцевали–топтались между столиков кто помоложе, две девицы прожигали комсомольскую юность с какими–то командированными, свободные от спектакля актёры расположенного по соседству театра читали вслух несвязные отрывки из никому не известных монологов, официанты носились как угорелые, торопясь доставить потребителям лучшие блюда своего заведения — дымящиеся шницели, люля–кебабы, отбивные и беф–строгановы.

На занимавшем всю стену панно была изображена девичья головка анфас с прядью волос, закрывавшей правую половину лица так, что оставался только один левый глаз, глядевший на посетителей синим немигающим взором, ибо внутри его светилась синяя стоваттная лампочка. За эту мозаичную девушку с зажигавшимся по вечерам глазом местные остряки прозвали ресторан более интимно — «Дунька–вырви–глаз».