Array А Чэн - Современная новелла Китая

— Ты чего так на меня смотришь? Может, что дурное задумал? — игриво склонив голову, спросила Цинцин и покраснела.

— Ты такая красивая, сестрица Цинцин, я… — точно завороженный, произнес Ли Синьфу и тут же спохватился, побагровел. — Ты хочешь истратить столько денег, не боишься, что муж…

Цинцин весело на него глядела, но при слове «муж» почувствовала себя так, будто ей в бочку с медом кинули пригоршню соли.

— Боюсь? Целых десять лет боялась! Хватит! Он каждую зиму зверей ловит, весной меха продает, да еще две наши зарплаты почти целенькими оставляет — весь сундук десятками выложил… Он деньги тратить не любит, да и не умеет… Что мне его бояться! Лучше умереть, чем жить с ним в этой дыре!

Ее глаза наполнились слезами.

— Сестрица Цинцин, — срывающимся голосом заговорил Однорукий, — не беспокойся, я тебе все куплю, только не плачь! Я знаю, ты несчастна… Мне очень жаль тебя, а себя я ненавижу — да, ненавижу! Не плачь, ладно? А то муж увидит и снова тебя изобьет, да и меня изругает…

— Ну что ты за человек! Хуже плюща на доме! — крикнула Цинцин и, с упреком глянув на Однорукого, пошла прочь.

— Сестрица Цинцин, погоди! — кинулся за ней Ли Синьфу. Он вытянул вперед свою единственную руку, словно хотел обнять Цинцин, но вместо второй руки у него болтался пустой рукав.

Когда Ли Синьфу добрался до лесничества, он увидел, что там всюду развешаны новые лозунги: «Выступим против реставрации правого уклона!», «Критиковать буржуазию внутри партии!» — и все в таком духе. В просторном кабинете политотдела шумели кадровые работники и простые рабочие, одни входили, другие выходили. Однорукий решил, что ему лучше всего доложить об обстановке заведующему политотделом Вану, потому что именно он в свое время послал Однорукого в Зеленый лог. Он долго ждал его у кабинета и лишь перед самым обеденным перерывом бочком протиснулся в комнату.

Заведующий уже собирался уходить, но при виде Однорукого остановился.

— А, это ты, Ли Синьфу! Зачем пришел? — довольно приветливо спросил он, разминая затекшую поясницу.

Однорукий постарался как можно короче и убедительнее изложить ему свою просьбу насчет телефона.

— Восстановить телефонную связь, которая бездействует уже больше десяти лет? — удивленно переспросил заведующий. — Это лесник Ван просит? Ах, ты! Вот что, Ли Синьфу. Всю ответственность за Зеленый лог мы возложили на лесника. Он хоть и неграмотен, но в политическом отношении благонадежен. Без малого Двадцать лет ударник. А восстановление телефона требует средств, материалов, этого одними призывами не сделаешь. Сейчас у нас в стране разворачивается новое большое движение — борьба против реставрации правого уклона. Все силы должны быть брошены на это. Понятно?

Боясь, что заведующий уйдет и не дослушает его, Однорукий торопливо попросил хотя бы послать человека для проверки противопожарных мер в Зеленом логе и сказал, что во время такой засухи лесник устраивает палы. Заведующий снова удивился, но вскоре поскучнел:

— Я вижу, Ли Синьфу, ты изрядно прогрессировал за это время. И все-таки я вынужден повторить: лесничество полностью доверяет Ван Мутуну! А ты должен ему подчиняться и под его руководством перевоспитываться. И еще… У лесника молодая красивая жена, а ты, глядя на нее, пускаешь слюни. Опомнись, пока не поздно, а то как бы он тебе последнюю руку не обломал!

Ясно? Ты человек образованный и еще можешь подняться…

Так Однорукий не только ничего не добился, но еще и получил обидное нравоучение. Совершенно очевидно, что руководство ему не доверяет. Жить так не имеет никакого смысла, он для них хуже паршивой собаки, которую все гоняют и бьют!

Оставшиеся полтора дня Однорукий одиноко бродил по улочкам лесничества, лесопитомнику, сельпо. Он готов был возненавидеть своих родителей за то, что они дали ему образование, возненавидеть себя — за то, что не может превратиться в неграмотного мужлана и влиться в ряды таких, как Ван Мутун. Ведь в современном мире бескультурных превозносят, а культурных считают реакционерами. Лишь подобные Ван Мутуны считаются истинными революционерами, они встречаются на каждом шагу… Тут он вспомнил о Зеленом логе, о Пань Цинцин и ее детях. Хоть они по крайней мере на него не косятся, не считают преступником. Эта мысль немного отрезвила Однорукого. Он получил масло, соль и рис, которые полагались им за два месяца, купил все, что просила Пань Цинцин, взял в столовой килограмм пресных пампушек и утром пустился в обратный путь.