Мигель Делибес: Еретик

Галеру стало покачивать чуть сильнее, и Тельериа, сделав глубокую затяжку, с изумлением уставился в иллюминатор, словно он, играя в карты, вдруг обнаружил, что его обжуливают. Сиприано, со своей стороны, смотрел с явным недоверием на севильянца, на эту духовную особу в трауре, не проронившую ни слова. Однако откровенность капитана Бергера, его иронически пренебрежительное отношение к Тельериа, должны были рассеять любые подозрения. Серые глаза капитана, его острый, уверенный взгляд, казалось, убеждали: говори, дружище Сальседо, не бойся. У нашего гостя дона Исидоро Тельериа есть больше причин помалкивать, чем у нас. И все же капитан взглянул на Тельериа, прежде чем бросить лаконическую фразу:

— Мы вошли в Канал.

После чего он убрал порожний кувшин и заменил его полным. Исидоро Тельериа, по-прежнему не прикасаясь к вину, смотрел на своих сотрапезников со смесью изумления и скепсиса. Капитан Бергер, напротив, становился с каждым выпитым стаканом все более разговорчивым:

— Меня интересует поездка вашей милости, — обратился он к Сальседо. — Покупать книги, искать поддержки, посетить Меланхтона — таковы, говорите вы, были ваши цели. Удалось ли вам это выполнить? Как вы поездили по стране? В каких городах побывали?

— Тринадцатого апреля я выехал из Вальядолида, — с готовностью ответил Сальседо. — Единственная наша связь с Севильей становилась с каждым днем все более затруднительной, мы целыми месяцами были отрезаны от мира. После долгих обсуждений Доктор решил, что нам надо иметь информацию из первых рук. Его весьма интересовали мысли Меланхтона после смерти Лютера. Но не было возможности точно узнать, какие там произошли перемены.

— И как вашей милости удалось осуществить эту встречу?

— Дело было нелегкое, — ответил Сальседо, все еще с подозрением поглядывая на Тельериа. — Инквизиция как раз недавно запретила выезжать из Испании духовным особам и людям образованным. Итак, я проехал верхом до Памплоны, а там опытный проводник помог мне перебраться через Пиренеи. Дальше я передвигался всеми мыслимыми способами: в почтовой карете, на лодке, пешком, верхом. Было желательно ехать не по прямой и почаще менять места проживания, равно как и средства передвижения. Так я проехал по югу Франции — Бордо, Тулуза, вплоть до Лозанны. Дороги во Франции хороши, несмотря на то, что движение по ним весьма оживленное.

— А как было в Германии? — с нетерпением спросил капитан.

— Там я тоже вел себя осмотрительно. Мне говорили, что везде есть соглядатаи, и я старался поменьше попадаться на глаза. Связи устанавливал в крупных городах. Я посетил Гамбург, Эрфурт, Эйслебен [10]и Виттенберг, лютеранский центр, совершая частые поездки в сельские окрестности. Но именно в Виттенберге я закупил книги и сумел, наконец, встретиться с Меланхтоном.

Прищуренные глаза капитана Бергера воодушевляли Сальседо, приглашали продолжать рассказ.

— Виттенберг меня поразил бурной издательской деятельностью. На каждом шагу там книгопечатни и книжные лавки. Бродя по этому городу, я понял фразу «Лютер — сын книгопечатания». Ведь если подумать, вся его сила в книгах. Он был первым еретиком, располагавшим столь действенным, столь могущественным, столь быстрым средством общения. Я также убедился, что большинство книгопечатников — его последователи и как ревностные приверженцы усердно работают над теми трудами, которые интересовали реформатора, и, напротив, медлят и лепят опечатки за опечатками в книгах его противников. Там, в Виттенберге, мне удалось полистать «Пассиональ», антипапистский памфлет с издевательскими текстами и грубыми карикатурами, на которых папу изобразили в виде осла, извергнутого из задницы дьявола.

Исидоро Тельериа выкурил свою трубку и принялся вытряхивать табак из глиняной чашечки на тарелку, а тем временем капитан Бергер напустился на Сальседо.

— Эти пасквили не имеют отношения к Реформе. По ним о Реформе нельзя судить. В каждой революция бывают свои крайности. Это неизбежно. И революционная критика не признает оттенков.

Капитан разгорячился, и Сальседо, отвечая ему, говорил теперь уже без каких-либо колебаний, бесстрастно, словно рассуждал о чем-то чуждом своим идеям и совершенно очевидном.

— Да, капитан, они к Реформе не имеют отношения, но они ей вредят. Глядя на такие штуки, у иностранца, оказавшегося в Германии, создается впечатление, что Лютер зашел чересчур далеко. Конечно, Лютер был прав, считая книгопечатание божественным изобретением, но, я думаю, он бы не одобрил то, как злоупотребляют этим новшеством после его смерти, — хотя даже его первые книги — «Вавилонское пленение» и «Римское папство, основанное дьяволом» [11]— тоже отнюдь не были детскими сказочками.