Джеймс Болдуин - Современная американская повесть

И кивает в сторону Вязовой улицы.

Дух содружества? Мне страшно вспомнить его холодные глаза, когда он азартно объявил: «Судью на мыло!»

У двери гвалт, женщина все еще мыкается над головами. Может случиться и такое: честно отстояв свои четыре с лишним часа, передние не пожелают пустить ее перед собой.

Нет, все же ее вносят в двери. Обратно она не показывается: значит, место нашлось… Я прикидываю, о чем она может просить, прильнув наконец к решетке и непроницаемому стеклу.

Убедившись, что знание чужих претензий создает известную дистанцию между нами, я нахожу теперь возможным полюбопытствовать насчет еще одного примыкающего моих примыкающих — того молодого человека с усами подковкой, которому несколько минут назад я сообщил по цепочке о пострадавшей.

Я поворачиваюсь к нему и задаю полагающийся вопрос.

— Мы с женой хлопочем о ребенке.

— Вы впервые просите?

— Ага.

— А я прошел эти огни и воды. У меня есть ребенок. Я вам не завидую. Когда мы с женой добивались разрешения, порядок был другой — было специальное бюро. По инстанциям вместо вас ходили бумаги. Заполняешь анкету. Возвращают: не все вопросы раскрыты. Снова заполняешь. Возвращают: марки не все наклеил. Снова заполняешь. Возвращают: одна подпись неразборчива. Они ни разу не сказали, что лам нельзя иметь ребенка, просто придирались к формальностям.

— Я знаю, — говорит молодой человек. — Все говорят, что с первого захода ничего не получится. Может, вообще не получится. Сейчас с этим тяжелее, чем в ваше время.

Я для него пожилой человек. Попробуй тут не стать пессимистом.

— Мы ухлопали на это три года, — говорю я, — даже в те времена.

— Плевать. Попробуем.

— А зачем обрекать еще одно существо на?..

Мой подбородок в три маха рассекает очередь поперек.

— Нам кажется, эти хлопоты сделают нашу половую жизнь полноценней.

— Это как же?

— Ну, не вам объяснять — природа . И нам кажется, что у нас будет лучше оргазм, если… ну, сами понимаете .

Нужная с этим молодым человеком дистанция устанавливается, и мне сразу легче дышать.

— Уже сейчас лучше, — продолжает он. — Просто говорить об этом прошении, идея сама — она из головы спустилась… ну, понимаете … Прошлой ночью мы для начала поговорили о прошении, и потом все было отлично . Мы думаем, с этим прошением у нас все пойдет по-другому.

— Помогай вам бог, — говорю я, — вырастить ребенка.

Я поворачиваюсь к девушке.

— Слышали? — шепчу я.

— Нет, а что?

— Я говорил тут с одним болваном…

И я начинаю пересказывать ей разговор с Подковкой.

Но по мере рассказа мною овладевает смущение; я не могу выговорить деталей, а без них рассказ не имеет смысла.

Однако какая-то ненужная мелочь, видимо, проскочила через прорехи в моем умолчании, потому что, когда я замолкаю, девушка говорит:

— Я сосала большой палец почти до десяти лет, чтобы заснуть. Вы тоже обожаете спать?

— Я чутко сплю, — отвечаю я.

И другие занятные подробности нашей раздельной ночной жизни поверяем мы друг другу. Сердце бежит все быстрее. Не из пугливых и не такая скованная, как я, она рассказывает мне о своих баловствах. Честно говоря, ей не очень везло. В самом начале подвернулся какой-то волосатый олух, что-то вроде сексуального мазурика. Раскрываясь передо мной, она не собирается выиграть в моих глазах, это совершенно ясно. Ее первой большой любовью был придурок, не ведавший, что в этом деле тоже есть свой порядок, и из-за своего невежества он был просто грубым насильником. Она просветила его, а он отплатил неблагодарностью. Потом был…

За ее рассказом о злоключениях различается отзвук первобытной ярости, но меня это не пугает — очевидная враждебность мусорщика страшнее. Нет, она вызывает во мне совершенно другое отношение. Мне вдруг кажется, что я могу стать счастливым исключением. Хочется в это верить. Прослойка одежды между нами утончается.

Она туманно намекает на некоторые свои забавы, в которых участвуют зеркало и воспоминания о героине детства, которой она была «увлечена»; сравнение своей теперешней груди с тогдашней грудью героини — я не все даже улавливаю, но меня трогает ее неуклюжая исповедь. Она даже не знает моего лица, а так старается подарить мне доверие.

Учительница громко спрашивает:

— Сколько сейчас времени?

Учительнице определенно не нравятся шептания слева от нее. Безусловно, она слышала достаточно из того, что нашептала девушка. Наверняка еще сердится на меня за то, что я забраковал ее идею ускорить очередь.