Хулио Кортасар - Книга Мануэля

– В котором часу следующий выпуск новостей?

– Он все о своем. В половине первого. Ну вот, глянь сюда и скажи, разве не чувствуется, что ЭМА, АИДА, ЛИДИЯ и ЛИЛА предназначены для нового хоровода часов или для рождения Венеры и что их необходимо соединить, хотя бы все исполнительные комитеты бросились вниз головой с крыш, которые у этих организаций всегда есть. И заметь, что для этого хоровода истинного согласия и сотрудничества у них будут такие восхитительные вещи, как АРФА, ЭХО и ФИГА. Конечно, если посмотреть, чему соответствуют эти столь мелодичные буквосочетания, – огорченно пробормотал раввинчик, – то понимаешь, что дистанция тут галактическая. Далее, если вникнуть хорошенько, то, кроме Лиги старинной книги, смысл коей мне не вполне понятен, о бедняжка Лила, у всех остальных есть свои связи, че, и прежде всего денежки Валютного соглашения, приводящие в движение солнце и прочие светила, затем горючее, харч и питье, последнее оказывает вредное влияние, хотя причины пародонтопатии еще не совсем ясны. Ах, да это просто чудо, – вскричал раввинчик, вновь обретая надежду, – я вижу вершину, целый фонтан сочетаний, ну как не понять, что если начнешь возню с этими красотками Аидой, Лилой и прочими, то дело кончится гинекологией и акушерством. А там – потомство, Великое Творение движется вперед, о Яйцо! Яйцо!

– По-моему, сейчас уже время новостей. Извини, старик.

– Что мне в твоих извинениях, когда я обнаружил такой сверхъестественный факт, что УРОД обозначает не более и не менее, как Международную федерацию художественного образования, a WCC – Всемирный совет церквей! По этому пути я приду прямехонько к таким открытиям, что куда там Витгенштейну.

– Слушай, – сказал Андрес, включая радио погромче, – три правительства согласились освободить заключенных, которых назвала Буча.

– Еще бы, – сказал раввинчик, который не так-то легко сдавал позиции, – им остается теперь лишь примириться с тем, что им поднесена большущая ФИГА, и страшиться выступления на БИС. Да, да, я буду продолжать, пока не дешифрую и не декодирую все последствия, и поверь, что тогда им понадобится ТАО. Что до тебя, почему бы тебе не посидеть спокойно здесь? Ты идеальная babysitter, меня же Мануэль совершенно не признает.

– Дай адрес, Лонштейн. Не знаю, как тебя убедить, мне надо ехать, вот и все. Дай адрес, братец.

– По сути, я не должен бы этого делать, – проворчал раввинчик. – Во-первых, я его не знаю, а потом, тебя же никогда Буча не интересовала. Да, понимаю, Людмила и прочее, но ты ведь даже не знаешь, поехала ли она с Маркосом.

– О нет, знаю, – сказал Андрес, проводя ладонями по лицу, – мне для этого не надо звонить домой, она должна была поехать, победителю достается все.

– Твои аргументы меня не убеждают, ты лучше подожди, пока они вернутся, и тогда уж предавайся достоевщине, ну зачем тебе ехать в этих мерзких поездах.

– Понимаешь, – сказал я, стараясь говорить осмысленно в этом тумане, где из уст Лонштейна сыпались всякие «клинмар», «орка», «воозд» и т. п., – в общем-то, ты не так уж отличаешься от наших, ты требуешь от меня последовательности и связности, того же потребовали бы люди вроде Ролана или Гомеса, будь они здесь. Ты вдруг стал на их сторону, подавай тебе логику и убедительные аргументы, тебе плевать на то, какую ночь я пережил, на невероятную уйму глупостей, которые я совершил, чтобы выяснить «орел или решка», но обо всем этом я тебе не расскажу, я, знаешь ли, не большой охотник исповедоваться, так что смотри на меня хорошенько и решай.

Смотреть-то на него Лонштейн смотрел во все глаза.

– Хорошо бы нам прекратить пролегомены и прочую чепуху, – сказал раввинчик.

На четвереньках приполз Мануэль и уцепился за левую штанину Андреса, затем за правую и, держась за обе, весьма решительно приподнялся, произнося словечки вроде «бееп», «ифктугпи», «фига», «афиа» и «аеджи».

– Малыш кругом обделался, – сказал Андрес, – не понимаю, как можно было брать тебя в няньки.

– Сусана мне оставила в спальне кучу ваты и пеленок, кремы и тальк и прочие гадости, но, сам понимаешь, гриб, новости, кстати, заметь, какие способности к имитации у этого карапуза, он отчетливо выговаривает «афиа» и «ифк-тугпи», что отнюдь не легко.

– Ты опять за свое, а сам же говоришь, что надо прекратить пролегомены. Давай сделаем хоть что-нибудь полезное, не совсем же мы бестолковые, че.

Раввинчик, видимо, понял намек и последовал за Андресом, они вместе усадили Мануэля на кровать и раздели, вся нижняя часть туловища у малыша была в причудливых узорах и пахло от него отнюдь не «Шанелью». Робко и неуклюже, боясь сломать ребенку ножки, если нажмут покрепче, и полагая, что провести ватным тампоном по замаранным местам грозит ужасными последствиями, они даже не услышали сообщения о том, что последнее из южноамериканских государств, к которым обращались, согласилось отправить на самолете пятерых партизан, названных Бучей. Процедура мытья рук, а для Лонштейна еще и левой щеки и локтя заняла времени не меньше, чем переодевание Мануэля, но в конце концов все трое вернулись в гостиную, объединенные великолепным чувством братства и чистой совести. Позже мой друг отметит, что этот эпизод, отчасти копрологический и уринарный, имел немалое значение, ибо после него Лонштейн налил Андресу стопку и очень серьезно, почти торжественно спросил, какого черта он требует адрес в Веррьере, дружба дружбой, а чувство долга, пусть невыразимое, тоже не пустяк. Какого долга, сказал Андрес. Понятия не имею, сказал Лонштейн, но ведь не зря мне оставили малыша, а сами отправились устраивать катавасию, которая дорого обойдется всем нам, мать их растак.