Кока Феникс - Люсипаф

Тетя это разом поняла, приняла и озаботилась: — А шо ж делать, Вадичка? — обратилась она к парившему над ее головой судье. — Как что?! — будто читая по букварю, без запинки отбарабанил тот. — Завтра пойдем к целителям, они ее и снимут, твою порчу. Я бы и сам, да…

— Нет-нет, Влад! — кинулась спасать будто мужа Люси. — Ты не можешь еще, ты ж не очистился, тебе ж еще нельзя!

— Да, правда! — сокрушенно согласился Пафнутий. — А так бы и ходить никуда не надо было! — вздохнул он.

— А почему завтра? — заторопилась тетя. — Сегодня уж вечер, темно, да и футбол сегодня, — вырвалось у племянника, — наши с Америкой, на УЕФА…

Тут он осекся. Люси сверлила своего идиота взглядом. «Сейчас эта корова почувствует профанацию и все!» — кричало ей сердце. — «Выручай, Люсенька! Себя выручай!» И она схватила тетю под руку, бормоча и шепча:

— Вам надо подхотовиться, дорохая. Это же не шуточное дело. Вы даже не подозреваете, как это серьезно! Я вон семь лет мучилась-мучилась, скиталась по свету, не знала, куда деваться от себя… Хорошо Влада встретила. Он посмотрел на меня и сразу ховорит: «Порча!» Проверили — точно, проклятая. Баба какая-то насадила…

Пафнутий, раскрыв рот, смотрел на жену и тетю. Ничего подобного с ним и Люси никогда не происходило. Она сама влезла к нему в кровать после вечеринки, да так прилепилась, что Пафнутию даже отдирать ее не хотелось. А уж много времени спустя он начал на эти курсы колдунов ходить. А Люсенькина порча… Так надо ж было пациентам что-нибудь да привести в пример!

А Люси шла дальше: — Так Влад мне все определил. Кохда, хде, большая ли, правда, Влад?! — Угу! — подтверждая свою репутацию, кивнул Пафнутий. Тетя обмякла и попросилась спать. Люси с энтузиазмом взбила ей подушку, подвела к кровати и уложила, погасив свет и пожелав тете спокойной ночи.

— И безоблачных снов, как в наших краях ховорят! — прибавила она, улыбаясь.

Затворив дверь в тетину комнату, Люси приложила палец к губам, тссыкнула на мужа, и опрометью бросилась в туалет.

Проснувшись, Зигфрид пошарил первым делом под диваном, ухватил там что-то и вытащил на свет огромное эмалированное ведро, полное до краев спермы. Похлопав подушку, он нащупал свои очки и надел их.

— И это за ночь?! — не веря собственным глазам, прошептал он. — Ну и ну!

— Впрочем оно и ясно, — подводил он теоретический фундамент под неоспоримый факт. — Сколько нас по степи таких батыров? И если б не мы, то, глядишь, степь бы давно уже в пустыню превратилась и пирамидами бы поросла. А так!..

Зигфрид вскочил с дивана, взял ведро и понес его на кухню. Там он аккуратно разлил по стеклянным баночкам содержимое ведра и, закрывая их полиэтиленовыми крышками, тщательно вывел на каждой: ночь с 20 на 21. Проделав все это, он открыл холодильник и двумя ярусами составил свежий консервант на хранение.

— Так, это готово! бодро потянулся он и распахнул шторы. Окно выходило на детскую площадку. Но она была на удивление вымершей и унавожена свеженасыпанным песком. Всю площадку заливало горячее солнце. Зигфрид даже зажмурился и хотел уже задернуть штору и закатиться назад под прохладную простынь, как вдруг он увидел, что через площадку идет одетый бедуином мужчина и несет на голове спеленутое по рукам и ногам тело. Пот обливал его лицо и шею. И было этому бедняге так тяжело, что он все более и более сгибался под своей ношей.

Откуда ни возьмись выскакивают тут два низкорослых субъекта, может быть даже и калмыки, а может и не засыпанные ранее песком дети, сбивают мужичка с ног и погребают его на глазах у Зигфрида вместе с трупом, прямо посреди детской площадки.

Зигфрид, видя такое, хватает нож — и вниз. Он подбегает к оставшемуся на месте убийства холмику, и, ничего не соображая, видит, что холмик начинает прорастать. Но растет из него какая-то мертвечина и разложение. Тогда он бросается назад, вытаскивает из холодильника один из ночных сосудов и бежит вниз.

— Успею ли? — шепчет он трагически на бегу. — Не успею, все погибнем!

Он подбегает к разрастающемуся холмику, отдирает зубами крышку и опрокидывает банку в песок. Тление захлебывается, а среди разложения возникает живое тельце. Оно начинает пухнуть и расти вместе с увеличивающимся холмиком. Зигфрид — домой! Один за другим он выливает свои ночные сборы на животворную землю, и вдруг на него из песка смотрят голубые глаза его любимого Фюрера.

Утром тетя Пальмира проснулась и почувствовала, что на пояснице у нее что-то висит и тянет книзу. Она попробовала встать. Пожалуйста! Но висит и тянет! Тетя струхнула.