Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

Мамаша говорила о 48 милях в день в течение 39 лет, и он тут же посчитал на своем калькуляторе, что это будет 336 960 миль.

— Наездила, — сказал я. — На деле было сорок восемь миль утром и сорок восемь днем. И еще поездки на соревнования. И старые люди любят малость прибавить.

Мамаша была первой женщиной — водителем школьного автобуса в штате. Она ездила каждый день, и на ней держалась семья. Папа только обрабатывал землю.

Обычно я сворачиваю с шоссе у Смитс-Гроув, но этой ночью проехал на север до самой Лошадиной пещеры, а потом обратно, чтобы мы с Уоллесом-младшим могли посмотреть на медвежьи костры. Их было не так много, как изображало телевиденье, — по одному на шесть-семь миль, спрятанные за купой деревьев или под скалистым обрывом. Наверное, медведи искали, где есть и вода, и топливо. Уоллес-младший хотел постоять и посмотреть, но по закону стоять на федеральной дороге нельзя, и я боялся, что нас накроет полиция.

В почтовом ящике лежала открытка от Уоллеса. Дела у него и Элизабет обстояли отлично, и они чудесно проводили время. Ни слова об Уоллесе-младшем, но мальчику вроде было все равно. Как большинство ребят его возраста, он на деле не любил ездить туда-сюда с родителями.

В субботу днем мне позвонили из Дома на службу («Берли Белт Дрот и Хейл») и передали, что мамаши нет. Звонили, когда я ездил. По субботам всегда так Единственный день, когда сельского жителя можно застать дома. Я позвонил на службу, услышал новость, и сердце у меня буквально остановилось, но только на секунду. Давно был к этому готов.

— Это благословение, — сказал я, дозвонившись до сестры.

— Вы не поняли, — объяснила сестра. — Она не отошла, а ушла. Ваша мать сбежала.

Мамаша вышла через двор в конце коридора, когда рядом никого не было. Дверь отомкнула своим гребнем, унесла покрывало с кровати — собственность Дома. Я спросил, как насчет ее табака. Табак тоже пропал — верный признак, что она ушла надолго. Я был во Франклине, и мне понадобилось меньше часа, чтобы по Шестьдесят Пятой добраться до Дома. Сестра сказала, что мамаша последнее время вела себя странно. Конечно, ничего другого они не скажут. Мы осмотрели двор — это всего лишь акр голой земли между федеральным шоссе и соевым полем. Потом мне велели позвонить в полицию и оставить сообщение для шерифа. За мамашино содержание надо было платить, пока ее не занесут в списки пропавших, то есть до понедельника.

Когда я вернулся домой, было уже темно, и Уоллес-младший готовил ужин. Попросту говоря, открывал консервные банки, заранее выбранные и стянутые вместе резинкой. Узнав, что бабушка сбежала, он кивнул и ответил: «Так она нам и говорила». Я позвонил во Флориду и оставил сообщение на автоответчике. Больше делать было нечего. По телевизору ничего путного не показывали. Я выглянул из задней двери, увидел свет костра, мерцающий сквозь деревья на Шестьдесят Пятой дороге, и сообразил, что, может, и знаю, где искать мамашу.

Становилось все холоднее, и я достал куртку. Парню велел караулить у телефона на случай, если позвонит шериф, но когда с полдороги взглянул назад, он оказался тут как тут. Без куртки. Он прихватил с собой ружье, и пришлось велеть ему прислонить эту штуку к нашей изгороди. В темноте было труднее перелезать через казенное ограждение дороги, чем днем, возраст у меня не тот. Мне шестьдесят один. Шоссе кишело легковушками — они ехали на юг — и грузовиками, ехавшими на север.

На обочине трава была высокая, мокрая от росы, и брюки у меня отсырели. Здесь рос пырей.

Под деревьями стояла кромешная тьма, и мальчик ухватил меня за руку. Потом посветлело. Я было подумал, это луна, но это лучи фар дальнего света сияли, как лунный свет, на верхушках деревьев. Мы с Уоллесом-младшим пробрались сквозь кусты и скоро нашли тропинку со знакомым медвежьим запахом.

Боязно было приближаться к медведям ночью. Если идти по тропинке, можно наскочить на кого-нибудь из них в темноте, но, если пойти через кусты, нас могут принять за охотников. Я подумал, не стоило ли все-таки прихватить с собой ружье.

Мы шли дальше по тропинке. Свет вроде бы сыпался с древесных крон, как дождь. Идти было легко, особенно если не пытаться смотреть на тропу, а позволить ногам самим находить дорогу.

Потом я увидел их костер между деревьями.

Костер был в основном из платановых и буковых сучьев — от такого огня мало жара и много дыма. Медведи еще не разобрались, как обходиться с дровами. Но поддерживали огонь правильно. Здоровенный медведь цвета корицы — похоже, с севера — тыкал в огонь палкой и время от времени подбрасывал сучья из кучи дров. Остальные сидели на бревнах, свободным кругом. В основном это были небольшие, черные или светло-коричневые медведи, среди них была мать с медвежатами. Некоторые ели ягоды из колесного колпака. Моя мамаша не ела, она просто сидела среди них и смотрела на огонь. Плечи закутаны в покрывало, унесенное из Дома.