Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

— Да.

— Как ты думаешь, ты скоро начнешь нести чушь? — спросила Карлотта. — Я не хочу, чтобы ты позорила меня перед людьми, вместе с которыми меня могут посадить в тюрьму.

Карлотта, казалось, ждет, что Дайана извлечет из себя какой-нибудь ответ, может быть, какую-то полезную синюю формацию, вроде вида скороспелых амеб. Дайана попыталась моргнуть и обнаружила, что не может.

Дайана Бэрингтон хотела рассказать Карлотте о свойствах синевы. Она размышляла о синих гнусностях, пропитывающих ее отношения с дикими птицами и текучими наречиями, льющимися из синих ртов, и небесами с невидимыми облаками, и вулканами и звездами, и сложными обрядами нежности в синем дожде. Это мой сороковой год, и я пришла узнать расстояние и синеву. По крайней мере, я знаю это, подумала Дайана. Любая другая география ошибочна.

Спустя некоторое время, отмеченное синими метками по краям и синими решетками, на которых менялись оттенки, Дайана Бэрингтон осознала, что Карлотта Мак-Кей больше не вглядывается в нее. И правда, теперь Карлотта смотрела в окно автобуса на безупречную почти черноту пустыни и луну, которая была еще более полной и более обиженной — отбеленной и отброшенной соучастницей.

Дайана обдумывала соучастие белой луны в полях ночного неба, когда ощутила тревогу, исходящую от Карлотты. Она раскачивалась на своем сиденье и щелкала пальцами. В этом было что-то ужасное. Карлотта заставляла священный молитвенный воздух ночи в пустыне делаться нервозным и жалким. Карлотта наладила свой плейер, воткнула звучащие затычки поглубже в уши и повернула регулятор громкости. «Я просто выросла, запуталась в синеве», — пела Карлотта Мак-Кей напористо и немелодично.

Даже безумие имеет форму, осознала Дайана. Даже когда личность объявляется в тундре, в суровой и неизмеримо далекой арктической пустоте внутреннего мира. Даже там, где границы уничтожили сами себя, и приращения — просто знак вечностей, вырезанных из синего стекла, даже тогда построения бывают пригодными и непригодными. Сначала травма, за ней безвкусица, решила Дайана. Необходимо провести границу.

Дайана ощутила отчаяние и беззащитность в своей ровной аллее одиночества. Она смотрела на Карлотту и ощущала расстояние между ними. Где-то далеко растянулся горизонт, блуждающий в утонченной пагубности. Вероятности были на виду, подобно миллиону синих огоньков в руках всех твоих воображаемых сирот.

Дайана Бэрингтон наклонилась к своей лучшей подруге. Похлопала Карлотту по плечу. Когда Карлотта обернулась, Дайана протянула руку и грациозно, одним движением вынула затычки из ушей своей лучшей подруги. Затем ее пальцы отцепили плейер от воротника Карлотты. А потом Дайана позволила машинке выскользнуть из пальцев через открытое окно на дно пустыни, где она подскочила, как твердый синий болезненный цветок.

— Похоже, это домузыкальная эпоха, — сказала Карлотта.

Она вроде бы не рассердилась. После паузы, во время которой земные массы создали сами себя и ветры придали им форму, Карлотта начала рыться в холщовой дорожной сумке. Извлекла оттуда булочки, яблоки, плитку шоколада и сыр. Насильно вложила разную снедь в руки Дайаны.

— Ешь, — велела Карлотта.

Дайана начала есть. Это всегда так и происходило: еда при полной луне, когда планета вращается, голодная и веселая. Есть необходимо. Скоро они заиграют на барабанах и будут играть, покуда пальцы не начнут кровоточить. Дно пустыни было рядом синих начатков, примитивных суждений, потом они разовьются и превратятся в решения о границах, о предопределении и свободе воли. Возникнет хореография синих резонансов, и, может быть, ничего больше. Или синее эхо, конечно затухающее, и мягкое впечатление, оставленное единственным синим ртом.

— Хочешь, почитаю тебе Паса? — спросила Карлотта, доставая книгу из холщовой сумки. — По-испански?

Дайана моргнула. Прочти то место, где он садится писать в поддень, о размере времени, подумала она. Где на улице развалины дня.

— Ты помнишь, куда мы едем? Или зачем? — спросила Карлотта.

Пустыня была прохладной темно-синей изысканностью, воспоминанием о черепице, и бусинках, и мозаике, продолжающейся синевой барабанного боя в песках полнолуния.

Дайана покачала головой — нет.

— Закрыть атомный завод. Сделать заявление. Постарайся вспомнить, — сказала Карлотта с чувством и начала читать.

Слова Паса были синими в почти черноте пустыни. И тысячелетие подступало. Оно было почти здесь. Сейчас. Дайана наклонила лицо к луне, которая была мучением света в безграничных полях звезд. Вот где рождался ветер. Вот где обретали форму пути. Вот где хранятся паруса.