Луиза Эрдрич - Пригоршня прозы - Современный американский рассказ

— Я боюсь, — говорит Карлотта.

Они идут к ограде. Линия полицейских все длиннее, все ближе. Видно, как солнце отражается в металле оружия. Полицейские одеты в зелено-коричневый камуфляж. Они кажутся принадлежностью пустыни, отлично к ней приспособленной. Можно увидеть свое отражение в черных пустотах их солнечных очков.

— Не бойся, — говорит Дайана. — Я сумею тебя защитить.

— Ты? Ты поэт. В твоем послужном списке это будет выглядеть ужасающе. — Карлотта ухмыляется. — Если меня арестуют, я могу лишиться лицензии. Я же адвокат. Как насчет меня? — Глаза Карлотты широко открыты, взгляд кажется тяжелым и диким.

Все нормально, думает Дайана. Восставало синее стекло, смеялся воздух, изобретая рот, молекулы подавлены, и теперь вы говорите «да» или «нет». Это единственное синее упоение, это соблазн, который мы помним наверняка. Вот почему путешествие начинается и заканчивается среди акров арестованных синих напряженностей. Вот почему мы населяем комнаты и ландшафты, вот почему творим осенние огни в гаванях и другие светло-зеленые предметы, даже двусмысленные слова и нашептанные наречия. Существует только это, думает Дайана Бэрингтон, пока они приближаются к границам ядерного объекта в Меркурии, штат Невада. Существует только эта топография души с ее каналами, похожими на реки одиночества, реки безымянного мира, ждущего любви, определенности, освобождения, последнего синего дождя, смывающего границы.

Дайана берет свою лучшую подругу за руку. Она начинает помнить. Теперь они идут через песок. Она открывает рот и кричит:

— Хватит ядерной заразы!

— Ты уверена? — Карлотта смотрит на нее.

Лицо Карлотты чрезвычайно бледно. Протянув руку, можно коснуться полицейских.

— Да, — отвечает Дайана. Затем громко: — Хватит ядерной заразы.

Сейчас солнце прямо у нее над головой. Это преднамеренное построение. Солнце есть присутствие, может быть, еще один факт в синеве, еще одна реальность. Но об этом она подумает потом. Есть «сейчас» и есть «потом». Есть ее рука и рука подруги. Яркий свет, солнце, металл. Есть этот марш через деревянные ограждения, через колючую проволоку, которая когда-то была оградой. Есть рука Карлотты, и как много рядом людей держатся за руки, идут со знаменами и плакатами. В синий пролом, где производят зараженные молекулы и атомы, и они говорят «нет». Есть синие сущности, и есть другие сущности, и то, что теперь наконец-то она больше не мерзнет.

Kate Braverman, «Desert Blues»

Copyright © 1989 by Kate Braverman

Опубликовано в «Америкен войс»

© Н. Строилова, перевод

Что-что, а мясо никогда моих мыслей не занимало. Оно лежало себе в супермаркете в прозрачной обертке; подавалось между двумя половинками булочки с майонезом, горчицей и соленым огурчиком; скворчало и дымилось на гриле, пока его не переворачивала чья-то рука, и возникало потом на тарелке с печеной картошкой и соломкой из моркови, аккуратно надрезанное крест-накрест и обильно политое красным соком. Говядина, баранина, свинина, дичь, сочные гамбургеры и жирные ребрышки — все это было для меня без разницы, еда, топливо для тела, пожуешь, почувствуешь вкус и проглотишь, давай, трудись, пищеварительная система. Впрочем, не то чтобы я совсем уж скользил по поверхности. В тех редких случаях, когда я обедал дома — разделанный цыпленок, гарнир из полуфабриката, замороженная фасоль, кекс из готовой смеси, — уминая пупырчатую желтую кожу и розовое мясо термически обработанной птицы, я задумывался о приставших к ребрам темноватых кусочках — что это: печень? почки? — но в общем-то это мне нисколько не мешало смаковать цыпленка по-кентуккийски или куриные палочки в тесте. И фотографии эти в журналах я видел, конечно, где мясные телята стоят по уши в собственных выделениях, с атрофированными конечностями и до того напичканные антибиотиками, что не могут управлять своим кишечником; но, пригласив кого-нибудь в ресторан «У Анны-Марии», я всегда заказывал телячий эскалоп.

И вот я познакомился с Алиной Йоргенсен.

Это случилось прошлой осенью, за две недели до Дня благодарения, — я точно запомнил, потому что как раз был мой день рождения, тридцать стукнуло, я сказался на работе больным и пошел на пляж греться на солнышке, читать книжку и чуточку себя жалеть. Вовсю дул теплый ветер от Санта-Аны, и до самой Каталины небо было ясное, но холодок в воздухе тоже чувствовался, предвестье, что ли, зимы, и берег в обе стороны был совсем безлюдный. Я нашел среди развала камней укромное местечко, расстелил одеяло и давай уписывать бутерброды с копченым мясом, которые взял для подкрепления сил. Потом открыл книгу — успокаивающе апокалиптический трактат о гибели планеты Земля — и подставился солнышку, читая о сведении тропических лесов, отравлении атмосферы и тихом деловитом уничтожении видов. Над головой кружились чайки. Вдали, сверкая, проплывали воздушные лайнеры.