Марта Мораццони - Из сборника «Девушка в тюрбане»

— Свет! Оставьте мне свет! — крикнул дон Луис. Служанка вернулась и снова отдернула занавеску.

— Посмотрите как следует, сеньор! — Она повторила круговое движение. — Свечу я оставить не могу, хозяин не велел. Часа через два взойдет луна, и все будет видно. Покойной ночи!

Однако дон Луис всю ночь не сомкнул глаз: растянувшись на соломенном тюфяке, он беспрестанно ворочался с боку на бок. Временами ему казалось: вот сердце уже бьется ровно, назойливые тревожные образы не теснятся в воображении, усталость берет свое, он погружается в сон, но какое там — неумолимое удушье снова сжимало горло, и сна как не бывало. Луна — служанка не обманула — осветила закуток и удлинила беспокойные тени, дон Луис широко открыл глаза, но все равно ничего толком не различал.

Ни за что на свете, мысленно твердил он, не проеду больше ни мили навстречу этому безразличному мне человеку, который бесцеремонно распоряжается моей жизнью. Завтра той же дорогой вернусь обратно, отправлю своего единственного слугу во дворец, к Хуане, пусть отвезет мой отказ без извинений, так же как без извинений мне было приказано двинуться в путь.

На рассвете он заснул. Ранним утром его разбудили шаги и громкие разговоры постояльцев, раздавшиеся над самым ухом. Он попросил стакан молока, уплатил за ночлег и вышел во двор.

— Куда направляетесь, сеньор? — послышался за спиной резкий голос. Вероятно, купец из Бискайи тоже собирается в дорогу. — Небось на север, к кантабрийскому побережью? — Дон Луис не успел ответить, как тот продолжил: — Вот увидите, какой там переполох! Говорят, возвращается император, прихватив с собой всех этих фламандских господ, словом, тех самых, что и слышать не хотели об Испании! — Он со вкусом, злорадно рассмеялся. — А теперь будут как миленькие вести затворническую жизнь здесь, да какое там здесь, далеко в горах! — И он опять засмеялся, еще более смачно. — Императору ни в чем нет отказу, сеньор мой! — Наконец он заметил, что разглагольствует в одиночку, и замолк, вспомнив о собеседнике. — Вы так и не ответили, куда держите путь?

— Да я тоже в Ларедо, — ответил идальго.

— Что ж, тогда доброго пути, учтите, в горах уже холодно, я спустился вчера, правда на закате, но уверяю вас, не чаю добраться до равнины. — Купец энергично потер руки и занялся своей поклажей, не обращая больше внимания на дона Луиса, который подошел к коню, погладил его морду, а тот лизнул ему руку горячим языком.

Четверть часа спустя дон Луис, покинув гостиницу, направился в горы. На закате ему следовало быть в Вильяркахо, на границе с провинцией Сантандер.

В последующие дни у идальго не было ни минуты покоя: в Ларедо царило этакое затишье перед бурей, к которой город был совершенно не готов, поэтому от дона Луиса потребовались недюжинные усилия, чтобы расселить императорскую свиту, помогал ему секретарь короля дон Гастелу, приехавший из Мадрида днем раньше. Он-то и встречал короля Карла в порту, тогда как дону Кисаде достались неблагодарные хлопоты — переправить весь кортеж в эстремадурский монастырь. До самого отъезда у него не было ни времени, ни случая повидаться с королем.

Путешествие началось неделю спустя и потребовало от каждого полной отдачи сил: спокойные дни с хорошим самочувствием, как в былые времена, часто сменялись у короля острыми приступами подагры, и тогда он не выносил ни малейшего толчка, яростно и грубо бранился. Приходилось удлинять привалы, хотя сам же Карл решительно требовал спешить, и советоваться с медиком, которого король, не смирившийся с болезнью, терпеть не мог.

Изо дня в день дон Луис наблюдал все это словно сквозь пелену, туманившую взор, а сам тем временем трудился без передышки. Обычно он уезжал на несколько миль вперед, чтобы заранее подготовить квартиры для королевского кортежа и, елико возможно, сократить неудобства переездов. Он действовал толково и предусмотрительно, так что сам монарх неоднократно при всех говорил, что сделал на редкость удачный выбор, назначив именно Кисаду распорядителем путешествия. Они миновали Бургос, Вальядолид, Медина-дель-Кампо и наконец достигли Торнавакаса, последнего селенья у въезда в долину Веры.

В деревню прибыли вечером двенадцатого ноября, факелы вдоль дороги освещали скромный печальный кортеж, направлявшийся на ночлег, едва-едва приемлемый для такой персоны. Лучшего дон Луис при всем желании найти не смог.

Только убедившись, что суверен устроен в хорошо натопленной зале и обеспечен ужином, вполне изобильным для августейшей особы (так требовал король, невзирая на подагру и запреты медика), дон Луис удалился в свою комнату. Не прошло и двух месяцев, как он по королевскому приказу выехал из дома, а уже казалось, будто он в пути целую вечность и впереди еще долгие годы скитаний.