Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]

Человек десять в тренировочных костюмах сидели в отсеке, покуривая и лениво делясь новостями перед сном, когда перед ними возник новый зам по строевой в сопровождении трепещущего коменданта.

— Почему не приветствуете старшего по званию? — нахмурился Дюкин. — Смир-рна!

Слушатели озадаченно повскакивали с мест.

— Другое дело. А то уж думал — не офицеры. Вольно, вольно. Присаживайтесь, — снисходительно разрешил Дюкин. — Ну, хлопцы, какие проблемы?

— Да полно проблем! Тараканы вот заели, — пожаловался, подмигнув остальным, капитан из Омска. — Талдычим, талдычим коменданту, а ему всё как с гуся.

Побагровевший комендант опасливо скосился на начальство.

— Тараканы, говоришь, — недобро протянул Дюкин. — Эва как! Правду говорят, нет порчи хуже Москвы. Вот я тридцать пять лет по казармам и офицерским общежитиям. На всяких тараканов насмотрелся. И что? Да ничего — ни я их не трогаю, ни они меня. Тараканов-то вы разглядели. А в своем глазу, значит, и бревна не замечаем. Прошелся я сейчас по комнатам. Не то чтоб штанги! Гири, гантели завалящей не нашел. Зато карты, считай, повсюду. Изнежили вас, как погляжу. Легкой жизнью развратили.

— Фамилия?! — потребовал он у простодушного капитана.

Капитан осипшим голосом представился.

— Запомню. Еще просьбы есть?

Больше, само собой, просьб не последовало.

— Во-во! И перед начальством трусите, — Дюкин поморщился. — А русский офицер должен равно бодро глядеть в лицо врагу и начальству. Вот я против бандеровцев три года. Автомат в правой, подсумок с гранатами под левой, парабеллум под ремень, и — вперед! Враг перед тобой, и дело наше правое. И с замминистра так же. Пойдешь, говорит, во вражеский окоп? Пойду, говорю, раз надо. И с трудами не посчитаюсь. Но чтоб руки мне не вязать! Вот такой я человек. И другим быть не смогу. Не тот покрой позвоночника.

Похоже, академия виделась полковнику Дюкину чем-то вроде вышедшего из-под контроля штрафбата, в котором ему, боевому офицеру, поручили восстановить дисциплину и чинопочитание.

Сказано — сделано. По утрам, широко расставив сапоги, стоял Дюкин посреди центрального фойе и цепко оглядывал входящих в академию. Заметив нарушение в форме одежды, жестом выдёргивал проштрафившегося из толпы и публично громогласно отчитывал, невзирая на чины и регалии. Его покрикивающее: «Эй, ты! Живо ко мне», — то и дело разносилось под гулкими сводами.

Через короткое время знакомство с Дюкиным свели и мы, адъюнкты первого года обучения, проходившие двухмесячный вводный курс. Павел Иванович взялся лично провести занятие по строевой подготовке.

В класс он вошел с привычной бодростью и тотчас заметил непорядок.

— Неграмотно встаём. Нестройно. Попробуем ещё, пока не получится. Встать!.. Сесть… Встать!.. Чуть лучше. Сесть! Теперь можно и познакомиться.

— Уже познакомились, — бухнул я.

— А то слышу вокруг, адъюнкты какие-то, — на моё счастье, на дерзкую реплику Дюкин внимания не обратил. — Кто такие, думаю? Что за невидаль? Может, каких особых адъютантов готовят? А выходит, ученых, — слово «ученых» Дюкин произнес с некоторой гадливостью. — Гляжу вот на вас. Очкарей, правда, многовато. Но на круг молодые, здоровые. Сколько пользы Родине могли бы принести. Кой же черт, хлопцы, занёс вас в эту науку? — Он по-доброму оглядел ошалевшую аудиторию. — Ну, если на прямоту, о чем душа болит? Чего добиваетесь? Взять хоть вашу профессуру. Говорят, умные. Пригляделся я. Ну и что ж это за ум, если на нем форма, как пижама висит? Неужто и впрямь хотите стать такими же?

— Вообще-то за этим и поступили, — не удержался кто-то в задних рядах.

И тем полковника Дюкина сильно огорчил.

— Эва, как гниль глубоко проникла. Оно, конечно, на лёгких хлебах удобней, чем Родине пользу приносить.

Он тяжко вздохнул:

— Ладно, пошли на плац. Плац, он сразу покажет, кто на что годится. Встать! Не так… Сесть…

Неудивительно, что Дюкин быстро сделался ходячим анекдотом. О нем рассказывали самое немыслимое. И отделить правду от вымысла было невозможно. Поскольку любой вымысел о Дюкине выглядел правдоподобным.

Как-то в перерыве очередной всесоюзной научно-практической конференции, в углу фойе, курила представительная группка в штатском.

Один из куривших — дородный кавказец — кинул окурок в урну и не попал. К его неудаче, мимо как раз проходил Дюкин.

— Поднять! — рявкнул он.

Южанин под округлившимися взглядами товарищей насупился. Тем не менее поднял окурок и опустил в урну.