Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]

— Какого еще поселка? Ах да… Нормально, а как же? Съездили — пресекли. Я ж говорил тебе, лейтенант, паникуешь. Ты что, из-за этого в такую рань звонишь?

— Сами ездили?

— Ну, не сам. Поручил своим дружинникам…

— Поручил съездить или выяснить по телефону?

— А чего случилось-то?

— А то, что сегодня ночью Пудышина топором убила Гусарова.

— Что?! Это… не может быть. Кто вам сказал?

— Сама сказала. Сидит здесь передо мной. Сволочь ты.

— Погодите. Погодите, лейтенант! Это еще выяснить надо. Она ж с приветом, наговорит всякого. Я сейчас же лично выезжаю. Немедленно. И сразу звоню. Вы меня слышите?! Немедленно!

— Чего уж теперь! — Танков равнодушно бросил трубку. Из-под разрисованного листа достал другой, чистый, в середине которого аккуратно, старательно обводя буквы, вывел: «Рапорт».

На стуле скулила, раскачиваясь, пожилая женщина в спущенном чулке.

Из книги учета происшествий:

«13 октября, в 20 часов 40 минут, в селе Субботино Будаков Геннадий Семенович, 38 лет, несудимый, разнорабочий совхоза «Рассвет», находясь в нетрезвом состоянии, на почве ревности избил жену, Будакову Галину Ивановну, 35 лет, рабочую того же совхоза, после чего заперся в доме и, угрожая убийством двух малолетних детей и самосожжением, открыл огонь по прохожим. В результате причинено проникающее пулевое ранение Антонову Борису Николаевичу, 44 лет, главному агроному совхоза «Рассвет». Выездом на место опергруппы преступник задержан и водворен в ИВС. Возбуждено уголовное дело».

Из официального ответа начальника управления внутренних дел на заявление.

Копия: в областную газету.

«Уважаемая гражданка Павлова! Проведенным служебным расследованием факты, изложенные в Вашем письме в газету, полностью подтвердились. Сотрудники органов внутренних дел, не обеспечившие своевременный выезд на место происшествия, что привело к убийству Вашего племянника Гусарова К. Н., наказаны в дисциплинарном порядке: заместителю начальника райотдела капитану Сиренко объявлен выговор. Начальнику уголовного розыска капитану Гордееву объявлено о неполном служебном соответствии. Дежурный по райотделу лейтенант Танков из органов внутренних дел уволен».

Лёшку Бадая, старшего инспектора ГИБДД, на счету которого числились десятки раскрытых «тёмных» наездов, любимца райотдела и грозу автохулиганов, беспощадно изгоняли из рядов милиции. Страшное дело сотворил старший лейтенант Бадай. Полторы недели назад, заявившись домой в неурочный час, застал в постели жены некую особь мужского пола. Ни жена, ни особь на встречу эту никак не рассчитывали. Жена при виде покатившихся из орбит Лешкиных глаз попросту переползла под кровать. Особь же, завороженно глядя на подрагивающий в милицейской руке пистолет, мелко и быстро икала.

Удержался Лешка от крайности. Лишь ухватил с туалетного столика початую бутылку коньяка, опорожнил из горлышка и долбанул ею о зеркальный шкаф, что купили с женой на первую после свадьбы получку. Затем вылетел на мороз, где поджидал хозяина знаменитый в городе красный «Москвич» с немыслимым рупором на крыше. Забыв про гололёд, надавил в сердцах на акселератор и на первом же повороте точнёхонько въехал в фонарный столб.

Машина, как написали в протоколе, получила незначительные технические повреждения, а водителя вынули из-за руля с закрытым переломом голеностопа и поганенькой припиской в диагнозе — «средняя степень алкогольного опьянения».

Сейчас он сидел, нахохлившись, в углу Ленкомнаты, где как раз начиналось общее собрание с единственным пунктом в повестке дня: «Персональное дело А. Бадая».

Опершись на клюку, Лешка с мрачной безысходностью разглядывал обувь членов президиума. Тяжело впечатались в пол сапоги начальника райотдела полковника Бойкова. Подрагивали, словно борзые на поводке, «лодочки» его нового зама, старшего лейтенанта Платошина. В центре, меж ними, широко раскорячились стоптанные туфли первого заместителя начальника управления внутренних дел генерал-майора Скворешного. Скворешный то и дело приподнимал правую туфлю и прямо рантом с усилием скрёб по лодыжке левой ноги. «Чешется, видать», — некстати посочувствовал Лешка.

Скворешного не любили и побаивались: не с «земли» человек, пришлый, посажен обкомом партии надсматривать за милицейскими кадрами. Заглазно генерала, убежденного трезвенника, моралиста и ретивейшего борца за чистоту рядов, именовали «охотником за ведьмами». И то, что он лично прибыл на собрание, с неотвратимостью подписанного приказа свидетельствовало о безнадежности Лёшкиного положения.