Грегуар Делакур - Ничего, кроме счастья

Мама с Оливом уехали на неделю вдвоем. Не хватало только мне заниматься мсье ПВП (он теперь бреется, чтобы отросли усы), готовить ему жрать, убирать за ним дерьмо, проверять его ранец с утра. И уроки вечером. Я ему не нянька. И не мать. Нехорошо, сказал Олив. А я ему и не отец, добавила я. Было напряженно. Они уезжали, чтобы дать себе второй шанс, мне стало смешно, вот умора: второй шанс. Психолог спросил меня, почему мне стало смешно. Потому что это фигня, если вы не простили. Шанс – это подарок прощения. И мы говорили о прощении, это было адски трудно, потому что поднимает из нутра такую тяжесть. Такую, что пальцы ломает. Мне кажется, этому не будет конца, я всегда буду слышать этот выстрел, этот звук, всегда. Сколько боли. Есть слова, от которых физически больно, когда я пытаюсь их произнести. Вот как прощение.

Простить. Ласка. Детство. Нежность. Принять. Папа.

Ответы № 4, 5 и 6 на УВ: Потому что, если бы он передумал в последний момент, то предпочел бы, чтобы с ним остался Леон. Потому что он подумал, что я прожила на свете дольше брата и брат имеет право на отсрочку. Потому что он слишком любил меня.

Сегодня мы прогуляли уроки: праздновали день рождения Саши. Я подарила ей очень красивое пальто от «Зары». Красное, с черными пуговицами, покрой 50-х годов, в стиле Одри Хепберн. Со своими огненными волосами Саша – настоящая зажигалка. Ей свистели вслед на улице. Мужчины. Женатые. Оголодавшие. Нас разбирал смех. В «Старбаке» какой-то старикан хотел угостить нас кофе и маффинами с черникой. Мы послали его подальше, а он обозвал нас потаскушками. Мужикам лечиться надо, прикинь. Потом мы посмотрели «Газетчика» [73]с Заком Эфроном, Мэтью Макконахи и Николь Кидман в роли горячей штучки. Сцена в тюрьме ничего так, когда она себя трогает. Конец хуже не придумаешь. Мы съели две тонны попкорна, то и дело прыская (я все-таки старалась аккуратно, чтобы челюсть не отвалилась) всякий раз, когда Макконахи козырял брюшным прессом. Когда мы вышли из кино, погода была суперская. Мы пошли гулять вдоль Соны по набережной Жозеф-Жийе. По набережной Сен-Венсан. Это был удивительный день. Только мы с Сашей. Гвозди и ветчина. Вне времени. Мы парили.

Вчера вечером, разбирая вещи, я нашла письмо двухлетней давности от одной журналистки. Она просила меня о встрече, чтобы написать вместе книгу о том, что со мной случилось. Депрессуха на меня от этого навалилась не по-детски. Лана Дель Рей [74]на полную громкость была самое то. Blue Jean нон-стоп.

Я надеюсь, что муки совести убивают.

Конечно же, я регулярно показывалась врачам в больнице. Осмотры, снимки, анализы. Все были очень довольны. Я спросила про кусок ветчины. Они не сразу поняли. Где ужас, там нет места юмору. Потом стали всячески меня успокаивать. Маленькое пятнышко все-таки останется навсегда, Жозефина. Но со временем его пигментация приблизится к естественному цвету вашей кожи. Со временем. Понятно, не им пока ходить с мерзкой рожей.

Женевьева учила меня пению. Мы с ней пели вокализы. Кошмар. Мой голос звучал ужасно. Ты и это мне поломал. Она показала мне знаменитых певиц на YouTube. Ничего особенного. А я дала ей послушать Acceptable in the 80’s. Bad Romance [75]. Она пригласила меня в больничный буфет. Было прикольно узнать вкус того, что я ела каждый день первые полгода. Отвращение к тебе. У психолога я тогда оценивала весь пройденный путь, все горе. У него я однажды долго смотрелась в зеркало. Не упрямьтесь же, сказал он, признайте, что вы все-таки красивая. Я согласилась: я все-таки красивая. Он вздохнул. В общем, вы растете. Я улыбнулась. На левой, ужасной щеке потихоньку проступала ямочка. Возвращалась на свое место. Я была довольна, как слон. И глаза у меня цвета морской воды, как у Дерьма Собачьего. Такие же, кажется, и у дедушки, у того, что оставил бабушку умирать в нужде без любви. Люди всегда смотрят на мои глаза. И мне повезло, я хорошо сложена. Спасибо, мама. Только ноги у меня длиннее, чем у нее. Обббалдееееенные, говорила (и сейчас говорит) Саша. Я решила больше не жаловаться, во всяком случае, на свое лицо. Когда я уходила в тот день от психолога, мне было хорошо.

Зато накануне мама с Оливом опять сцепились на всю катушку. Если они разойдутся, заявил Леон, он будет жить с Оливом. Товарищ-байкер. Мама от этих его слов на стенку полезла, орала на него типа ты будешь делать, что я скажу, я твоя мать, я решаю. А когда мсье ПВП, наш Безусый, ответил ей: плевать я хотел, я убегу, только ты меня и видела, мама со всей дури запустила какой-то штуковиной в стену. Посыпалось стекло, осколки отскочили и попали Леону в лицо. У него сразу потекла кровь в двух местах. Когда он потрогал свою щеку, ладонь стала красная, как будто он картину писал пальцами. И тут я хлопнулась в обморок.