Артемий Ульянов: Жрец

И, отвернувшись, украдкой утерлась рукавом своего нарядного бордового платья. «Это не мой, это Денискин», – хотел сказать Тема, но вовремя осекся.

– Ну вот, опять, хотел как лучше, – пробубнил он себе под нос, глядя вслед уходящей барышне. Глядя так, будто видит ее в последний раз. Глаза вдруг заволокло слезами. Чуть было не утеревшись сопливым Денискиным платком, он молча опустился на стул.

Где-то вдалеке работало радио. Давали Рахманинова.

Потом были похороны вождя. Старшую группу детского сада номер пять пригласили на это печальное торжество в полном составе, во главе с нянечкой и воспитательницей. Любовь Алексеевна сноровисто расставила детишек на узких деревянных скамейках, наподобие хора. Попыталась было сказать вступительное слово, но замялась и, смахнув с густо накрашенных ресниц слезу, просто включила громоздкий телевизор, ставший окном в это событие, пугающее и оттого восхитительное. Знакомый с первых дней осознанной жизни голос диктора звучал тяжело, наполняя каждое слово траурной весомостью. Процессия медленно двигалась за лафетом, окруженным почетным караулом, придавая ансамблю Красной площади мрачной строгости.

Жадно впившись в черно-белую картинку глазами, от которой веяло таинством смерти, Артемий закусил нижнюю губу, выставив наружу одинокий молочный зуб. «Вот если бы и я был там, прямо в первом ряду, в телевизоре, с черной повязкой на руке, – вдруг подумалось ему. – Как бы все удивились! – представлял себе Темка, с трудом сглотнув пересохшим от волнения ртом. – В угол бы точно больше никогда в жизни не поставили… А Светка… Только со мной бы и играла. Зачем ей тогда все эти Петьки с Денисками, если я дедушку Брежнева хоронил!» Ему вдруг стало немного стыдно за такое потребительское отношение к печальному событию. Он даже на секунду оторвался от экрана, украдкой глянув на Петьку и пытаясь понять, думает ли он о том же самом. Но белобрысый сын грузина больше всего на свете боялся мертвецов. А потому опустил глаза, уткнувшись взглядом в сандалии, чтобы ненароком не увидеться с самым главным покойником страны. «Боится! – понял Тема. – А вот я бы ни за что не сдрейфил! Прям подошел бы к гробу, совсем близко, – воображал он, гордясь своим бесстрашием. – И сказал бы… Прощай, дорогой дедушка Леонид Ильич Брежнев. Жаль, что ты умер. И салют бы отдал. Пионерский!»

Прямо в тот момент, когда Артемий отдавал салют ушедшему вождю, вся страна взревела могучим гудком. Заводы, тепловозы, корабли, машины разом протяжно взвыли, оплакивая утрату, кто искренне, а кто по приказу. А после грянули пушки… Пронзительная возвышенность момента захватила пятилетнего мальчишку настолько, что даже закололо в груди. На какое-то мгновение Темке захотелось умереть за любимую Советскую Родину, бросившись в отчаянную атаку с зеленым пластмассовым автоматом наперевес. Сердце маленького героя бешено колотилось, а по телу прокатилась волна озноба. Возможно, он просто перенервничал. Или впервые ощутил нечто такое, что роднило его с огромным великим народом. Нечто такое, о чем подолгу спорили на кухне взрослые, собравшиеся по какому-то поводу и окутанные табачным дымом. Обычно в такие вечера родители отсылали его в детскую. А он то и дело возвращался к ним под разными предлогами – то за конфетой, то за стаканом сока. Жадно вслушиваясь в их разговоры, Тема со временем понял. Они говорили о «Смысле Жизни»…

На следующий день вся старшая группа детского сада № 5 была охвачена темой похорон. Все разговоры, с чего бы они ни начинались, тут же обрастали гробами, могилами, кладбищами и мертвыми, которые «вдоль дороги с косами стоят». Первая же игра в «дочки-матери» быстро закончилась кончиной одного из домочадцев. Покойник, в исполнении Алишера, лежал без движения на лавке в деревянном домике у песочницы, очень стараясь не двигаться и даже не дышать. Девчонки, замирая от страха, заходили посмотреть на усопшего. А когда Алишер, терпеливо справлявшийся с ролью, вдруг неожиданно чихнул, с громким визгом выскочили из домика. А Анька Рыжова даже расплакалась. В дело вмешалась Любовь Алексеевна. Все были изрядно отруганы, а Алишер отправился в угол на целых полчаса.

Но запретный плод стал лишь слаще. Вскоре Хачик Вартанян гордо рассказывал шепотом, как родители взяли его на церковное кладбище недалеко от Еревана, где он видел всамделишный гроб. А в нем – страшную бабушку.

– Страшную-престрашную? – переспросила Света Аникина, нервно сжимая подол платья.