Эта отсылка к мавританским собакам, ох, ну то есть к собакам, которые пока еще живут при маврах, пусть хоть и в прежнем качестве самых что ни на есть нечистых тварей, но уже в самом скором времени станут питать своей грязной плотью истощенную плоть Аллаховых детей, – так вот, эта отсылка напоминает Раймундо Силве про того пса с Эскадиньяс-де-Сан-Криспин, если, конечно, не это неосознанное воспоминание о нем, наоборот, вызвало у него в голове аллегорическую картину с кратким комментарием насчет разума и инстинкта. Раймундо Силва почти всегда садится на трамвай у Портас-до-Сол, хотя и до этой остановки идти дольше, ну и, соответственно, от нее домой – тоже. А вот спросишь его, зачем он так поступает, наш корректор ответит, что профессия его предполагает сидячий образ жизни, а стало быть, надо побольше ходить пешком, но на самом деле причина не в этом, и его бы совершенно не затруднило спуститься по ста тридцати четырем ступеням, выиграв время и благотворно воздействовав на все шестьдесят семь связок каждого из своих колен, если бы, теша свое мужское самолюбие, он не считал себя обязанным по ступеням этим и подняться, отчего утомился бы до полусмерти, и эта диалектика отчасти объясняет нам, отчего на свете так немного альпинистов. Разумным компромиссом, соломоновым решением было бы спуститься там до Порта-де-Ферро, а подняться потом более долгим, но зато и несравненно более пологим путем, однако в этом случае пришлось бы признать, причем вполне себе недвусмысленно, что и легкие, и ноги уже не те, что прежде, хотя оценка эта весьма предположительного свойства, поскольку эпоха телесной крепости героя осталась за рамками нашего повествования. Совершая этот путь за последние недели раза два или три, Раймундо Силва пса не повстречал ни разу и думал, что тот, перестав надеяться на местных скупердяев, способных обеспечить ему минимальную подкормку, переместился, наверно, в места, более обильные объедками, а может быть, просто-напросто окончил свои дни, ибо надеялся слишком на многое. Раймундо Силва вспомнил о своем милосердном поступке, подумал, что мог бы ведь и повторить его, но ведь собаки, сами знаете, – они такие, их день и ночь снедает навязчивая идея завести себе хозяина, чтоб оделял любовью и хлебом насущным и чтоб вечно был у ноги, а от невротической тоски, с которой взирают они на нас, одно лекарство – застегнуть ошейник, выправить лицензию да взять в дом. Альтернатива этому – заморить их голодом, причем так медленно, чтобы не оставалось места для угрызений совести, ну и по возможности – на ступенях Святого Криспина, где никто не ходит.
Стало известно, что на равнине, примыкающей к замку у подножья холма, что по левую руку от королевской ставки, возникло новое кладбище, потому что очень уж большого труда стоило таскать покойников по оврагам и балкам к Монте-де-Сан-Франсиско, и пока доставишь их к месту вечного упокоения, они при такой-то жаре, извините, протухнут и смердеть будут пуще живых. Кладбище на Сан-Висенте тоже двойное, португальцы – тут, чужестранцы – там, и это, хоть и может показаться зряшным разбазариванием земли, на самом деле отвечает стремлению, неотъемлемо присущему роду человеческому, а для исполнения этого мертвые могут пригодиться не хуже живых. Там в свой час уснет вечным сном и рыцарь Генрих, но сначала придет другой час – звездный его час, когда он докажет тактическое преимущество штурмовых башен, подтверждая, благо прямые атаки на ворота и стены к успеху не привели, первый пункт стратегического плана. Но вот только не знает он, бедный Генрих, и некому ему сказать, что тот миг, когда с надеждой обратятся к нему взоры всей армии, не считая, понятно, завистников, а они и в ту эпоху уже существовали, – так вот, этот самый миг, на самом пороге славы, станет мигом его бесславной гибели, определение же это следует воспринимать в чисто военном значении, потому что иная, высшая слава будет в конце концов суждена издалека прибывшему. Но не будем забегать вперед. Сейчас речь у нас еще о том, что надо предать земле тела тридцати наших соотечественников, чьими жизнями заплатили мы за попытку взять ворота Ферро, а для того убитых сперва надо еще перевезти на другой берег эстуария, а потом протащить вверх по склону, да притом на руках, на самодельных носилках из грубо сколоченных жердей. На краю братской могилы покойников разденут, потому что одежда их живым сгодится, если, конечно, не испорчена непоправимо кровью, а впрочем, если даже и так, всегда найдется кто-нибудь небрезгливый и заберет ее себе, так что в итоге убитые лягут в землю такими же голыми, как та земля, на которой спали они не раз при жизни.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу