Жозе Сарамаго: Перебои в смерти

За Жозе Сарамаго такое водится – и уже довольно давно: принять в качестве первоначального импульса совершенно невероятное допущение – и посмотреть, что из этого выйдет. С упорством, не достойным лучшего применения, лауреат Нобелевской премии 1998 года Жозе Сарамаго, давно разменявший девятый десяток, занимается одним, в сущности, делом – он, будто следуя призыву Александра Блока, стирает «случайные черты», только мир от этого становится не прекрасен, а, пожалуй, еще гаже и ужасней, чем в действительности.

Началось это лет двадцать назад, с легкой руки великого португальского поэта Фернандо Пессоа (1888 – 1935), который придумал целую систему (а система есть комплекс взаимовлияющих элементов) своих литературных двойников-гетеронимов, вдохнул в них жизнь, снабдил их внешностью, привычками, биографией, одарил талантом. Вот одного из этих фантомов – доктора Рикардо Рейса, поэта-неоязычника, последователя Горация – Сарамаго и отправляет в Лиссабон, где только что скончался сам Пессоа. (Нечто подобное произошло бы, если бы Иван Петрович Белкин, автор «Метели» и «Гробовщика», появился в Петербурге примерно через месяц после известных событий на Черной речке.) Пусть этот призрак, ставший человеком, обретет плоть и походит по улицам, поживет в отеле, куда вскоре придет навестить плод своего воображения его создатель – тот, кто был человеком, а ныне стал бесплотным признаком, существующим лишь в словах.

О словах – разговор особый. Ни одного из них Сарамаго «в простоте не скажет», ибо для него слова – не столько строительный материал для создания образов, для выражения идей, сколько особый, независимый и отчасти даже враждебный мир, живущий по собственным законам, движимый по нарезанным бог знает когда – и главное, кем – колеям могучей силой инерции. С нею Сарамаго ведет постоянную борьбу, а вернее – тотальную войну, корежа, расплющивая, взламывая то, что принято называть «устойчивыми словосочетаниями» – нет в этом мире ничего устойчивого. Оттого и пестрят страницы его книг, написанных за последние двадцать лет, такими – иначе не скажешь – пассажами: «Он не то что был задет за живое – он был в это живое тяжко ранен…», «Как отпустить мальчика одного на ночь глядя, а поглядеть есть на что – кругом война да резня…», «…да не она испытывала страдания их, а они ее испытывали…», «как это – несолоно хлебавши? – вдосталь и досыта нахлебались они горько-соленого, как океанская вода, разочарования».

И в этой океанской воде Иберийский полуостров, по неведомой причине отколовшийся от европейского континента и превратившийся в «Каменный плот», поплывет… Куда? Зачем? А вот мы и узнаем. Что случится, если тихий издательский корректор, готовя к печати «Историю осады Лиссабона», вставит в одном месте отрицательную частицу? Как там дальше будут развиваться события португальской истории? Узнаете, если сумеете погрузиться в бесконечные, лишенные членения на абзацы периоды этой прозы, где реплики героев перебиваются – или подхватываются – голосом автора, где диалоги «утоплены» в повествовании «вьющемся и ветвящемся», со своим особым синтаксисом и пунктуацией.

А о том, что происходит в его новом, самом последнем романе, вышедшем в свет поздней осенью прошлого года, можно судить уже по первой фразе. Но – не судите, да не судимы будете. Лучше прочтите.

Александр Богдановский

На следующий день никто не умер. И это обстоятельство, вопиющим образом противоречившее законам бытия, породило в умах жесточайшее смятение, с любой точки зрения более чем оправданное, ибо достаточно будет вспомнить, что, перелопатив или, если угодно, прошерстив сорок томов всемирной истории, не найдешь ни единого упоминания о таком поистине феноменальном случае, не нароешь никаких сведений о том, чтобы за целые сутки со всем их двадцатичетырехчасовым изобилием, расчлененным на утренние, дневные, вечерние и ночные куски, никто не скончался от болезни, не погиб в результате несчастного случая, не свел счеты с жизнью. Не было даже столь частых в праздничные дни аварий со смертельным исходом, иначе именуемых автокатастрофами, когда ликующая бесшабашность и избыток алкоголя бросают друг другу вызов на дорогах, стремясь – вот уж подлинно – определить, чья машина сумеет доставить их к гибели первой.